— Следовательно, вы выходили на улицу и возвращались через лестницу Матроны. Значит ли это, что ее дверь на лестницу оставалась открытой?
— Ну конечно! Матрона никогда не запирает ее, когда уезжает. Она понимает, что нам удобнее и незаметнее пользоваться ее лестницей. В конце концов, мы же взрослые люди. Нам не запрещено принимать у себя друзей, а ведь не очень-то приятно проводить их через весь дом, когда каждая студентка пялит на них глаза. Матрона очень добра в этом отношении. По-моему, она не закрывает даже свою гостиную, когда уезжает по делам. Предполагаю, что сестра Брамфет пользуется ею, когда ей нужно. На случай, если вы этого не знаете, Брамфет — это спаниель Матроны. Как известно, чаще всего матроны держат маленьких собачек. Так вот наша Матрона держит Брамфет.
Нотка горького цинизма была так неожиданна, что Мастерсон вскинул голову от своих заметок и так уставился на нее, как будто она была самой малообещающей кандидаткой, которая внезапно обнаружила выдающиеся способности. Но Делглиш оставил ее сарказм без внимания. Он спросил:
— А пользовалась ли сестра Брамфет гостиной мисс Тейлор вчера вечером?
— Что вы, это в полночь-то! Только не Брамфет! Она всегда ложится очень рано, если только не гуляет в городе вместе с Матроной. Последний раз она пьет чай уже в четверть одиннадцатого. Правда, вчера ночью ее вызывали. Звонил мистер Куртни-Бригс и просил ее прийти к частному пациенту, которого только что привезли из операционной. Я думала, об этом всем известно. Это было как раз перед полночью.
Делглиш спросил, видела ли ее сестра Гиринг.
— Нет, но ее видел мой друг… Я имею в виду Лена. Он высунул голову из двери посмотреть, пусто ли в коридоре, чтобы пройти в туалет перед уходом, и увидел, как сестра Брамфет, со своим старым саквояжем, закутанная в плащ, спускается по лестнице. Ясно было, что она уходит, и я догадалась, что ее вызвали в палату. С Брамфет это часто происходит. Имейте в виду, отчасти по ее же вине. Потому что она уж слишком добросовестная.
По всей видимости, этот недостаток не обременяет сестру Гиринг, подумал Делглиш. Трудно было представить себе ее глухой зимней ночью пробирающейся через лес на очередной вызов хирурга, хотя бы и знаменитого. Но ему стало ее жалко. Она предоставила ему возможность бросить взгляд на горькое и возмутительное отсутствие уединения в этом общежитии и на разные мелкие и унизительные уловки, с помощью которых его обитатели пытаются как-то загородиться от посторонних взглядов на их личную жизнь. Что может быть смешнее и унизительнее, чем взрослый человек, тайком выглядывающий за дверь, прежде чем выйти, или два взрослых любовника, тайком крадущиеся по задней лестнице, чтобы избежать встречи с нежелательными свидетелями! Он вспомнил слова Матроны: «Мы здесь все про всех знаем, по-настоящему здесь не может быть личной жизни». Даже привычка бедной Брамфет рано пить чай перед сном и ее постоянное время отхода ко сну ни для кого не составляли секрета. Стоит ли удивляться, что Найтингейл-Хаус порождает целое племя невротиков, что сестра Гирипг чувствует необходимым оправдать свою прогулку с любовником, их очевидное и естественное желание затянуть расставание нелепой болтовней о необходимости обсудить больничные дела. Все это произвело на Делглиша сильное и неприятное впечатление, и он с облегчением отпустил сестру Гиринг.
8
Зато Делглиш получил настоящее удовольствие от своей получасовой встречи с сестрой-хозяйкой больницы — мисс Мартой Коллинз. Это была пожилая смуглая женщина, высокая и сухопарая, как высохшая ветка дерева. Создавалось впечатление, что она постепенно усыхает, не замечая, что ее одежда становится все более просторной. Рабочий халат из плотного желтого хлопка спадал длинными складками с ее узких плеч до середины икры и был завязан вокруг талии школьным поясом в красную и синюю полоску, который скреплялся застежкой в форме змейки. Чулки сморщились вокруг ее лодыжек, а что касается туфель… Или она предпочитала носить их па два размера больше, или ее ступни были странно непропорциональны остальному телу. Она появилась сразу после приглашения, тяжело рухнула на стул перед Делглишем, выставив две несоразмерно большие ступни в грубых башмаках, сурово уставилась на него, как будто готовилась допросить особо строптивую и неряшливую горничную. За все время беседы она ни разу не улыбнулась. Признаться, в сложившейся ситуации было мало такого, что вызывало бы веселье, но, казалось, она была не способна даже на сдержанную формальную улыбку, которой люди обмениваются при знакомстве. Но, несмотря на эти необнадеживающие первые признаки, беседа прошла неплохо. Делглиш думал, не являются ли нарочитыми ее ворчливый тон и эта явная небрежность по отношению к своему внешнему виду. Возможно, лет сорок назад ей приглянулась должность больничной сестры-хозяйки, которую авторы романов любили изображать эдаким своевольным тираном, с одинаковой бесцеремонностью относящимся ко всем, начиная с заведующей до младшей горничной, и она нашла эту роль такой удачной и подходящей для себя, что уже не выходила из нее. Она постоянно ворчала и ругалась, но совершенно беззлобно, только ради проформы. Он подозревал, что на самом деле она любит свою работу и вовсе не такая несчастная и обиженная, как иногда притворяется. Да и стала бы она работать здесь целых сорок лет, если бы все ей казалось таким невыносимым, как она все время твердила.
— Опять молоко! Слышать не могу про это проклятое молоко! В этом доме больше беспокоятся о молоке, чем об остальном питании, взятом вместе, а это о чем-то говорит. В день у пас уходит пятнадцать пинт — это когда половина студенток лежат больные. Не спрашивайте меня, куда оно уходит. Я сняла с себя за это ответственность и так и заявила Матроне. Во-первых, каждое утро пара бутылок уходит на сестринский этаж, чтобы спозаранок они могли выпить чаю. Две-три бутылки молока я отправляю наверх. По-моему, для любого этого больше чем достаточно. Матроне, естественно, отдельно. Она получает пинту и ни каплей меньше. Но сколько из-за этого молока проблем! Первая же сестра, которая добирается до бутылки, снимает все сливки. Не очеиь-то это деликатно по отношению к другим, я так и заявила Матроне. Они ухитряются добывать себе бутылку-две нормандского молока, никому в доме оно больше не достается. Это ладно, но жалобы! Сестра Гиринг ноет, что для нее оно слишком жидкое, сестра Брамфет жалуется, что ей не досталось нормандского молока, а сестра Рольф хочет, чтобы молоко ей доставляли в бутылках по полпинты, хотя знает, что теперь их не поставляют. Потом еще молоко для этих студенток, чтобы они могли выпить с утра чаю, и это их несчастное какао на ночь. Предполагается, что они расписываются за каждую бутылку, взятую из холодильника. Не потому, что нам жалко молока, а существует такое правило. Ну, так сами посмотрите на эту тетрадь! В девяти из десяти случаев они ее не требуют. Так еще целая история с пустыми бутылками! Считается, что они должны вымыть бутылку и вернуть ее в кухню. Кажется, не такое уж это трудное дело. Вместо этого они по всему дому оставляют бутылки — в своих спальнях, в буфете, в подсобной комнате — невымытые, пока оттуда не начинает нести прокисшей тухлятиной. У моих девочек и так полно работы — и без того, чтобы по всему дому собирать эти бутылки, я прямо так и сказала Матроне!
Вы хотите спросить, была ли я в кухне, когда двойняшки Бэрт брали свою пинту? Вы знаете, что была. Я так и сказала другому полисмену. А где еще мне быть в это время дня? Я всегда на кухне, начиная с без четверти семь; и прямо минуты через три пришли эти двойняшки. Нет, я не передавала им бутылку. Они сами взяли ее из холодильника. Это не входит в мои обязанности — прислуживать каждой студентке, я так и сказала Матроне. Но с этим молоком что-то произошло, когда его вынесли из моей кухни. Его доставили в половине седьмого, а у меня и без того было полно дел, чтобы мне еще совать туда какую-то отраву. Кроме того, у меня есть алиби. Начиная с шести сорока пяти я была с мисс Манси. Это наша приходящая помощница, которая приезжает из города, когда у меня не хватает рук. Можете увидеть ее, когда пожелаете, но не думаю, что вы много чего из нее вытянете. У бедняжки не все дома. Если подумать, то я сомневаюсь, что она заметила бы, если бы я все утро только и делала, что сыпала отраву в молоко. Но она была со мной, этого она не станет отрицать. И я все время была с ней. И простите, не выскакивала каждую минуту в туалет. Я все это делаю в соответствующее время.