— Если вы считаете, что утешение и поддержка нужны только юным и неискушенным, то вы мыслите стереотипами. А если вы начинаете мыслить стереотипами, то закончите изложением их в своем творчестве.
— Не исключено, — сердито буркнул парень. — Но я считаю именно так.
Вдруг он вскочил на ноги и подошел к стене. Когда Доусон вернулся к импровизированному столу, Делглиш увидел в руках у него большой гладкий камень. Точно воспроизводящий форму яйца, камень уютно покоился в ладони юноши. Он был светло-серого цвета, в крапинку, как настоящее яйцо. Доусон дал ему съехать с ладони, и камень, покатавшись немного по поверхности стола, замер. Потом Доусои снова уселся на свое место и подпер голову руками. Они оба смотрели на камень. Делглиш молчал. Вдруг парень заговорил:
— Это она дала его мне. Мы вместе нашли его на пляже в Венторе на острове Райт. Мы ездили туда в прошлом октябре. Хотя вам, разумеется, об этом известно. Должно быть, именно так вы вышли на меня. Возьмите его, он на удивление тяжелый.
Делглиш взял камень в руки. Он оказался приятным на ощупь, гладким и прохладным. Совершенство его обкатанных морем форм ласкало глаз. Было приятно держать этот твердый и округлый предмет, которой так уютно укладывался в ладонь.
— Я ни разу не ездил к морю на каникулы, когда был ребенком. Отец умер, когда мне не исполнилось еще и шести лет, а у матери на это никогда не было денег. Так что моря я не видел. Джо решила, что будет здорово поехать туда вместе. Октябрь выдался очень теплым, помните? Из Портсмута мы добирались на пароме, где, кроме нас, было всего лишь с полдюжины человек. Остров тоже оказался пустынным. Мы прошли его пешком от начала в конец и не встретили ни души. Было достаточно тепло и пустынно, чтобы купаться нагишом. Тогда Джо и нашла этот камень. Она решила, что его можно использовать в качестве пресс-папье. Мне не хотелось оттягивать себе карманы такой тяжестью, но она все же взяла камень. А когда мы вернулись сюда, она отдала его мне в качестве сувенира. Я хотел, чтобы Джо оставила его у себя, но она сказала, что я забуду наш совместный отдых гораздо раньше ее. Вы понимаете? Она умела быть счастливой. Не уверен, что тоже могу, но эта девушка умела. А тот, кто умеет быть счастливым, никогда не покончит с собой. Только не после того, как он узнал, какой прекрасной порой бывает жизнь. Знала об этом и Коллетт. Это она писала «о тайном и яростном посыле, связующем ее с землей и всем, что изливается из ее груди». — Он посмотрел на Делглиша. — Коллетт была французской писательницей, — пояснил Доусои.
— Знаю. И вы считаете, что Джозефина Фоллоп умела чувствовать все это? — Уверен, что умела. Хоть и ненадолго. И не слишком часто. Но когда она была счастлива, то преображалась чудесным образом. Тот, кто хоть раз испытал подобное счастье, никогда не покончит с собой, потому что, пока жив, он надеется, что оно повторится снова и снова. Зачем же тт всегда лишать себя надежды?
— Ну а вы навсегда лишили себя чувства сострадания, — заявил Делглиш, — что, может, еще более важно. Однако, думаю, вы правы. Я тоже не верю, что Джозефина Фоллон покончила с собой. Уверен, ее убили. Вот почему я спрашиваю, знаете ли вы что-нибудь об этом.
— Нет. В ночь ее смерти я дежурил на телефонной станции. Но я лучше дам вам адрес, поскольку вы наверняка захотите это проверить.
— У нас нет никаких оснований предполагать, что убийство совершил кто-то посторонний, никогда не бывавший в Найтингейл-Хаус, но мы все же проверим.
— Вот вам тогда адрес.
Доусон оторвал клочок газеты, накрывавшей стол, достал из кармана карандаш и, почти касаясь головой бумаги, неразборчиво нацарапал адрес. Затем он тщательно сложил клочок бумаги, словно тот содержал в себе тайну, и подтолкнул его к Делглишу.
— Камень тоже заберите. Я хочу, чтобы он был у вас. Нет, прошу вас, возьмите. Вы находите меня бессердечным, потому что я не рву на себе волосы из-за ее смерти. Но это не так. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу. От этого не будет пользы ни ей, ни ему, но я все равно хочу, чтобы вы нашли его. И мне страшно жаль. Но я не могу дать волю своим чувствам. Не могу позволить себе страдать. Вы меня понимаете?
Делглиш взял камень и поднялся.
— Да, — ответил он. — Понимаю.
3
Мистер Генри Эркюхарт из «Эркюхарт, Уимбаш и Портвэй» был адвокатом Джозефины Фоллон. Встречу с Делглишем он назначил на 12.25 — довольно неудобное время, как считал старший инспектор, — видимо, с целью подчеркнуть, что каждая минута адвокатского времени чрезвычайно дорога и он в состоянии уделить полиции не более получаса перед ленчем. Делглиша приняли сразу же. Он сомневался, чтобы простой детектив-сержант был бы встречен с такой же предупредительностью. Это являлось одним из тех небольших преимуществ, которыми Делглиш оправдывал свою страсть к ведению следствия лично, всеми силами противясь оказываемому на него давлению стать кабинетным детективом, который руководит следствием из-за стола и командует целой армией из детективов-констеблей, криминалистов, фотографов, экспертов по отпечаткам и прочих специалистов. Подчиняясь его распоряжениям, они вполне успешно отстраняли бы его от всех подробностей, кроме имен главных преступников. Делглиш знал, что слывет детективом, который умеет быстро распутать дело, но он никогда не гнушался заняться тем, что иные его коллеги сочли бы заданием для детектива-констебля. И, как результат, он порой добывал такую информацию, которую другой, менее опытный следователь мог бы и упустить. Хотя с мистером Генри Эркюхартом он не слишком на это рассчитывал. Их беседа обещала быть не более чем церемонным и педантичным обменом и без того известными фактами. Однако ему нужно было съездить в Лондон; в Скотленд-Ярде у него имелись кое-какие дела. К тому же всегда приятно прогуляться зимним утром по залитым солнцем укромным уголкам Сити.
«Эркюхарт, Уимбаш и Портвэй» считалась одной из наиболее уважаемых и процветающих адвокатских фирм Сити. Делглиш понимал, что очень немногие из клиентов мистера Эркюхарта могли быть замешаны в деле об убийстве. Разумеется, время от времени они могли испытывать некоторые трудности с королевским проктором5; они могли, вопреки советам, ввязаться в сомнительного рода тяжбу или упрямо настаивать на составлении спорных завещаний; они могли обращаться за помощью к своим адвокатам, дабы избежать ответственности за ведение автомобиля в нетрезвом состоянии; хотя чаще всего их приходилось выпутывать из последствий их безрассудств и разного рода глупостей. Но если дело касалось убийства, то тогда все должно было быть по закону.
Комната, в которую ввели Делглиша, вполне могла бы послужить декорацией офиса преуспевающего адвоката в каком-нибудь спектакле. За каминной решеткой горел сложенный высокой горкой уголь. С портрета над каминной полкой на своего правнука с одобрением взирал основатель фирмы. Письменный стол, за которым восседал правнук, относился к тому же периоду, что и портрет, и являл собой образец тех же качеств основательности, надежности и достатка, едва не граничивших с роскошью. На противоположной стене висела небольшая, писанная маслом картина. Делглиш решил, что она очень похожа на работу Яна Стина. Эта картина как бы заявляла всему миру, что фирма умеет разбираться в живописи и может позволить себе повесить на стену настоящий шедевр.
Мистер Эркюхарт, высокий, аскетичного вида мужчина со слегка серебрящимися висками, чем-то напоминавший бывшего школьного наставника, как нельзя лучше соответствовал роли преуспевающего адвоката. Он был одет в превосходно сшитый костюм из облагороженного твида, как если бы понимал, что более ортодоксальный деловой костюм в полоску мог бы превратить его в карикатуру. Адвокат принял Делглиша, не проявляя никаких внешних признаков любопытства или озабоченности, однако, отметил с любопытством Делглиш, ящичек из картотеки с именем мисс Фоллон уже стоял перед ним на столе. Старший инспектор изложил причину своего прихода коротко и ясно:
— Вы можете что-либо рассказать мне о пей? При расследовании убийства любые сведения о жертве и ее прошлой жизни могут оказаться полезными.