Делглиш слушал его в молчании. Его похожая на кокой голова была по-прежнему склонена над папкой, и Мастерсон не мог уловить ни малейшего намека на то, что он чувствует. В конце рассказа Делглиш поднял голову:
— Вам нравится ваша работа, сержант?
— Да, сэр, большую часть времени.
— Я думаю, вы можете так сказать.
— В вашем вопросе подразумевался упрек, сэр? Мастерсон понимал, что вступает на опасную почву, но был не в состоянии удержаться от первого осторожного шага.
Делглиш не ответил на его вопрос. Вместо этого он сказал:
— Не думаю, что возможно быть детективом и при этом всегда оставаться добрым. Но если вы когда-нибудь почувствуете, что жестокость начинает доставлять вам удовольствие сама по себе, вероятно, это будет означать, что пора менять работу.
Мастерсон покраснел и промолчал. Услышать такое от Делглиша! Делглиша, который был так беразличен к личной жизни своих подчиненных, что казалось, вообще не сознавал, что она у них есть; чье язвительное остроумие могло быть таким же уничтожающим, как удар дубинкой кого-нибудь другого. Доброта! И насколько добрым был он сам? Сколько из его значительных побед были достигнуты с помощью доброты? Он никогда не бывал примитивно жесток, разумеется. Он был слишком горд, слишком чистоплотен, слишком сдержан, он был чертовски бесчеловечен, по сути дела, для чего-нибудь столь понятного, как маленькая земная жестокость. Он реагировал па зло, сморщив нос, а не топая ногой. Но доброта! Расскажите это кому-нибудь другому, подумал Мастерсон.
Делглиш продолжать говорить, словно не сказал ничего примечательного:
— Нам придется снова встретиться с миссис Деттинджер, разумеется. И нам понадобится ее заявление. Как вы думаете, она говорила правду?
— Трудно сказать. Не могу придумать, зачем ей стоило бы лгать. Но она странная женщина, и она не очень была мной довольна в тот момент. Ей могла доставить некое изощренное удовлетворение возможность направить нас на ложный след. Например, она могла заменить именем Гробель имя какого-нибудь другого подсудимого.
— Так что человек, которого ее сын узнал в отделении, мог оказаться любым из подсудимых Фельсенхама, которые еще живы и пропали без вести. Что именно рассказал ей сын?
— В этом вся проблема, сэр. Очевидно, он дал ей понять, это эта немка, Ирмгард Гробель, работала в больнице Джона Карпендера, но она не может вспомнить его точные слова. Она думает, что он сказал что-то вроде: «Это странная больница, ма, у них здесь Гробель работает одной из сестер».
Делглиш вздохнул:
— Можно предположить, что это была не сестра, которая непосредственно ухаживала за ним, в противном случае он, скорее всего, сказал бы об этом. Разумеется, если не учитывать того, что большую часть времени он был без сознания и мог не видеть прежде сестру Брамфет, или же не понять, что она отвечает за палату. Он был не в том состоянии, чтобы осознать все сложности больничной иерархии. Судя по его медицинской карте, почти все время он был либо в бреду, либо без сознания, что само по себе делает его показания сомнительными, даже если бы он не умер в такой неудобный момент. В любом случае поначалу его мать, очевидно, не восприняла его рассказ слишком серьезно. Она никому не рассказывала об этом в больнице? Медсестре Пирс, например?
— Она говорит, что нет. Я думаю, что в тот момент главной заботой миссис Деттинджер было забрать вещи своего сына, получить свидетельство о смерти и обратиться за страховкой.
— Вас это коробит, сержант?
— Ну, она платила почти по две тысячи фунтов в год за танцевальные уроки и практически растратила свой капитал. Эти Деларю предпочитают получать оплату авансом. Я услышал все, что можно, о ее финансовом положении, когда провожал домой. Миссис Деттинджер никому не собиралась устраивать неприятности. Но когда она получила счет от мистера Куртни-Бригса, ей пришло в голову, что она могла бы воспользоваться рассказом своего сына, чтобы добиться скидки. И она ее получила. Пятьдесят фунтов.
— Из чего можно предположить, что мистер Куртни-Бригс либо оказался более склонен к благотворительности, чем он сам считал, либо подумал, что информация стоит того, чтобы за нее заплатить. Он расплатился с ней сразу?
—Она говорит, что нет. Первый раз она пришла к нему в среду вечером, двадцать первого января, в его консультационный кабинет на Уиппол-стрит. В тот раз она не испытала никакого удовлетворения, так что позвонила ему утром в прошлую субботу. Секретарша в приемной сказала ей, что мистер Куртни-Бригс уехал за границу. Она намеревалась позвонить ему снова в понедельник, по чек на пятьдесят фунтов пришел с утренней почтой. К нему не было приложено ни письма, пи какого-то объяснения, просто его именной бланк. Но она все прекрасно поняла.
— Значит, в прошлую субботу он был за границей. Где, интересно было бы узнать? В Германии? Во всяком случае, это надо проверить.
Мастерсон сказал:
— Все это звучит настолько неубедительно, сэр. И концы с концами, в общем, не сходятся.
— Нет. Мы почти наверняка знаем, кто убил обеих девушек. Логически все факты указывают на одного человека. И, как вы сказали, эти новые сведения не стыкуются с общей картиной. Очень огорчительно, когда копаешься в грязи в поисках недостающего кусочка головоломки, а потом обнаруживаешь, что он из совсем другой игры.
— Так вы не думаете, что это имеет какое-то отношение к делу, сэр? Мне было бы неприятно думать, что мои вечерние потуги разговорить миссис Деттииджер оказались напрасными,
— О, это имеет отношение. В высшей степени важное отношение. И я тоже нашел некоторое подтверждение этому. Мы проследили путь пропавшей библиотечной книги. В Вестминстерской городской библиотеке нам очень помогли. Мисс Пирс приходила в филиал в Мэрилебон во второй половине дня в четверг, восьмого января, когда была не на дежурстве и спрашивала, есть ли у них книга о судах над немецкими военными преступниками. Она сказала, что ее интересует суд в Фельсенхаме в ноябре 1945 года. Они не смогли у себя ничего найти, но пообещали, что пошлют запросы в другие лондонские библиотеки, и предложили, чтобы она еще раз зашла или позвонила по телефону через один-два дня. Она позвонила им в субботу утром. Они сказали, что им удалось найти книгу, где среди других рассказывается и о суде в Фельсенхаме, и она зашла к ним во второй половине дня. Каждый раз она представлялась как Джозефииа Фоллон и предъявляла билет Фоллон и голубой жетон. В обычных случаях они, разумеется, не обратили бы внимания на фамилию или адрес. На этот раз они их запомнили, поскольку книгу надо было специально выписывать из другой библиотеки.
— Книгу вернули, сэр?
— Да, но анонимно, и они не могут точно сказать когда. Вероятно, в среду после смерти Пирс. Кто-то оставил ее в тележке с научно-популярной литературой. Когда помощница библиотекаря пошла положить в тележку недавно возвращенные книги, она обнаружила ее, отнесла обратно на стойку, чтобы зарегистрировать, и отложила, чтобы вернуть в библиотеку, из которой ее брали. Никто не видел, кто принес ее. В этой библиотеке много народу, люди заходят и уходят, когда им вздумается. Было достаточно просто принести книгу в сумке или в кармане и положить ее на тележку среди других. Помощница, которая нашла ее, дежурила за стойкой большую часть дня, а кто-то из младшего персонала наполнял тележку. Девушка не успевала все сделать, и тогда ее старшая подруга пошла ей помочь. Она сразу обратила внимание на книгу. Это было приблизительно в четыре тридцать. Но положить ее могли в любое время.
— Есть отпечатки пальцев, сэр?
— Ничего полезного. Несколько смазанных. Ее брали в руки многие сотрудники библиотеки и бог знает сколько читателей. А почему бы и нет? Они не могли знать, что это одна из улик в расследовании убийства. Но в ней есть кое-что интересное. Взгляните.
Он открыл один из ящиков стола и достал оттуда объемистую книгу в темно-голубом переплете с выдавленным библиотечным номером на форзаце. Мастерсон взял ее и положил на стол. Он уселся и осторожно, не торопясь, раскрыл ее. Это был отчет о различных судах над военными преступниками, проходивших в Германии начиная с 1945 года и дальше, все было тщательно задокументировано, отнюдь не сенсационно в изложении. Книга была написана советником королевы, когда-то работавшим в штате генерального судьи-адвоката. В ней было всего несколько снимков, и из них только два относились к суду в Фельсенхаме. Один представлял собой общий вид зала суда с плохо различимым доктором на скамье подсудимых, а другой был фотографией начальника лагеря. Делглиш сказал: