— Дорогая! — уважительно произнес он. — Надеюсь, оно того стоило?
— Стоило, стоило, — успокоила я его.
— Давай карточку.
Я протянула свой пустой пластиковый кошелек. А что? Денег у меня не осталось, спасибо «Джагану», а до зарплаты еще пять дней.
Виталик потер лицо ладонями, взял мою карточку, засунул в прибор на панели, стукнул по экрану, указывая сумму.
— Держи. Давай воду. Я сейчас умру...
— Открой дверь.
Он снова тюкнул по панели, видимо, промахнулся, потому что вдруг заиграла музыка. Виталик выругался, тюкнул снова. Дверь мелодично пискнула и открылась.
— По маленькому хочешь? — добродушно спросил Виталик.
Я не ответила, времени у меня было мало.
Уже темнело. Теплый ветер погнал пластиковый пакет по гравию, зашумели кусты. Человек в трубе завозился, приподнял голову, повернулся на другой бок. Синяя машина выехала из-за стены, окно приоткрылось, из него вылетел обычный шприц — настоящий, можно сказать, антикварный. Где-то вдалеке зажглась рекламная голограмма.
Я подошла к стене. Под ногами у меня был самый разнообразный мусор. Сотни наркоманских устройств, обертки от шоколадок, пластиковые бутылки, презервативы, перчатки, снова устройства, немало было и шприцев. Я медленно шла, глядя себе под ноги. Вот кусты, от которых шла толстуха, вот ее дорога к этой стене. Как она шла? По кратчайшему пути? Нет, по удобнейшему. Она ведь боялась упасть.
Гравий приятно хрустел... Все эти дни мог быть ветер — он усиливается к вечеру и дует, в основном, на север. Я пошла к бетонной плите, под которой расцвел ярко-красный цветок: ослепительно прекрасный цветок папоротника, открывающий клады... Стоимость кладов я еще не определила... Я встала над этим цветком и сказала ему: «Здравствуй, милый!»
Цветок назывался «Веревки Веревкина». Хорошо раскрученная компания, я как-то продавала ее акции, вот уж не думала, что и меня коснется этот немного смешной бизнес. Я обернула руку краем ветровки и нагнулась над пакетом. Затем открыла сумку, ласково оглядела ее содержимое: в числе прочего там лежал и электронный пистолет (повезло Виталику, что я им не воспользовалась). Только я уложила пакет в сумку, за кустами заплясали огни машины.
За моей спиной раздались звуки рвоты: Виталик, вывалившись из передней двери, освобождался от остатков своего удовольствия.
Машина Гергиева шуршала по гравию, приближаясь ко мне.
— Освободились? — спросил следователь в открытое окно.
— Только вы уехали, он пришел в себя.
— Что это с ним?
— А вы не видите?.. Странный кайф, не правда ли?
— Вы никогда не пробовали?
— Нет, что вы.
— Боялись?
— Да, но не привыкания, а самих ощущений. Снов разума, так сказать.
— Поехали, я доброшу вас до пятачка. Там я видел вашу машину. Вы ее даже не закрыли.
— Да кому она нужна...
— Не скажите. Передняя панель разворочена.
— Вот сволочи! — без особой злости сказала я. — Но это стоит тысяч пятьдесят, не больше. По сравнению с «Джаганом» — фигня.
— Все не можете успокоиться?
— Четыреста тысяч для меня большие деньги. Месячная зарплата.
— Как акционер я чувствую вину.
— Не надо чувствовать вину, лучше повысьте жалованье. Кстати, я тут заработала, представляете? Виталик заплатил мне сто тысяч!
— За что?
— За то, — гордо объяснила я.
Он махнул рукой, видимо, не поверив. Я залезла к нему в машину. Она была поскромнее Виталиковой. В прошлый раз следователь-акционер был на другой.
— Дело Горика передали в суд, — сказал Гергиев, когда мы поравнялись с кустами. — Но некоторые неувязки все-таки остались. Вполне возможно, что суд не сможет закрыть на них глаза.
— И что тогда?
— Тогда часть обвинений с Горика будет снята. Адвокат пытался убедить его мать отказаться от своих слов. Если бы она на это пошла, дело бы не выглядело таким очевидным. Хотя домработница Татарских и опознала в ней толстуху, которая подъезжала к дому за две недели до смерти Елены.
— Ливанка? Она говорила, что плохо разглядела ту женщину. Кроме того, она была в темных очках.
— Необычная полнота — вот характерный признак. К тому же, на ливанку немного надавили... У нее паспорт не в порядке. А им надо срочно избавляться от убийства, закрывать дело. Заканчивается квартал. От этого зависят зарплаты очень многих людей.
— У матери Горика нет никакого алиби?
— Абсолютно никакого. Она всегда сидела дома, часто мучилась высоким давлением. Вообще забитая, необразованная женщина. Твердит одно и то же: что готова принести себя в жертву во имя сына. Похоже, она верит, что это он украл и убил. Наверное, ей кажется невероятным, что власть может ошибаться... Удивительно, что в наше время остались такие люди.