– И ты так просто сдаешься? – отпуская руку зеленоглазого, нахмурилась Хранительница. – Твой парень говорит тебе уйти, и ты уходишь? – не скрывая в интонации осуждающих нот, покачала головой она, а Йен поспешил отвести взгляд, едва заметно вздрогнув от непривычного слуху слова, подобранного женщиной взамен привычному «подопечный».
– Он говорит, что хочет побыть один, – неуверенно оправдался Иоанн, убеждая больше себя, нежели собеседницу в правильности принятого решения.
– Не всегда нам нужно то, чего мы хотим, – философски изрекла она, взяв руку рыжеволосого парня в свою. – И, если ты вспомнишь о том, что происходит с плитой Микки, когда ты рядом, ты поймешь, что одиночество – последнее, что ему сейчас нужно, – тихо добавила Хранительница, несколькими словами разрушая стену непонимания и упрямства, выстроенную Милковичем, возле которой продолжал скромно переминаться с ноги на ногу Йен.
– Я боюсь, что он попросит меня уйти навсегда, если я…
– Не попросит, – перебила его женщина, сжимая пальцами дрогнувшую ладонь. – Ты нужен этому мальчику, сынок, – уверенно проговорила она, делая небольшую паузу перед тем, как продолжить, – и только ты сможешь узнать, что с ним происходит, и понять, как это исправить, – отпуская руку Хранителя и размещая ладонь теперь на его бледной щеке, заверила Шейла отпрыска.
– Я не знаю как, – честно признался Иоанн, наклоняя голову и потираясь щекой о теплую ладонь матери.
– Оно знает, – кончиками пальцев скользнув по острому подбородку молодого человека и одним легким движением спустившись ниже, едва слышно прошептала женщина, прижимая руку к груди сына, чувствуя под ладонью мерный ритм ударов любящего сердца и нежно улыбнувшись крохотной искре надежды, вспыхнувшей в его зеленых глазах. – Иди, – кивнув на дверь, распорядилась Шейла, подтолкнув нерешительно обернувшегося на выход парня.
– Но отец…
– Я скажу ему, что ты зайдешь потом, – оборвала его Хрантильница. – Все равно я не думаю, что его догадки и планы смогут вам помочь, – покачала головой она, окончательно убеждая сына в необходимости вернуться к подопечному и своими собственными руками восстановить целостность полотна его души. – Им же не помогло, – едва слышно сама себе прошептала она, бросив печальный взгляд на большую шкатулку, хранившую главное сокровище ее мужа, когда Иоанн уже успел отойти от нее на несколько шагов.
– Мам, – обернувшись в дверях, позвал Хранитель, – спасибо, – кивнул он и пропал за массивной створкой, ускоряя шаг и почти переходя на бег, желая поскорее вернуть пластину Микки обратно на место и материализоваться напротив только недавно вернувшегося домой подопечного.
– Спасибо, – повторил слова сына Верховный, принимая четкие очертания и разгоняя остатки серебряного тумана взмахами рук.
– Ты все слышал? – осуждающе качнув головой, улыбнулась мужу Шейла, в серых глазах Фрэнка не найдя и намека на вину за то, что тот подслушал ее разговор с сыном.
– Всё, – кивнул мужчина в направлении шкатулки, лишь на секунду позволив своему взгляду вспыхнуть горьким разочарованием от свершенных ошибок.
– Я не имела в виду…
– Не важно, – перебил жену Владыка, – ты все правильно сказала, – предвосхитил он ее новую попытку оправдать произнесенные слова. – Я не смог спасти ее и не мне советовать Иоанну, как спасти эту душу, – признал мужчина, позволяя себе вернуться воспоминаниями на сотни лет назад и вновь увидеть пустоту в когда-то любимых глазах прекрасной девушки, выбравшей легкий путь смерти вместо тяжелой борьбы со своими демонами.
– Фрэнк, это был ее выбор, – вновь попыталась оправдать случившееся Шейла, но, как и прежде, ее слова встретились с непробиваемой стеной.
– Не всегда нам нужно то, чего мы хотим, – процитировал слова жены, произнесенные чуть раньше, Верховный. – Я не должен был слушать ее и оставлять Монику тогда одну, – вывод, сделанный когда-то давно и озвученный не одну сотню раз после, сорвался с его губ, лишая женщину возможности продолжать этот бесконечный спор, вынуждая ее согласно кивнуть и попытаться поддержать разочарованного в себе Хранителя легким прикосновением ладони к плечу. – И Иоанн не должен оставлять его.
– Он не оставит, – заверила мужа Шейла, сжав пальцами ключицу, укрытую белоснежной мантией. – Он слишком сильно его любит, – выдохнула она последний неоспоримый аргумент и притихла.
Так и не услышав ответа.
Озвучить который Владыка осмелился лишь спустя продолжительное время, когда он остался один и смог вновь позволить себе недолгую встречу с остатками души погибшей возлюбленной, в паре осколков холодного камня сумев рассмотреть нежную улыбку и ярко горевшие глаза, запомнившиеся навеки:
– Я тоже любил…
Микки соврал бы, скажи он, что появлению в поле его зрения первых клубов искрящегося серебром тумана он не обрадовался.
Но признаваться в испытанных эмоциях рыжему, постепенно материализующемуся в дальнем углу комнаты, он не спешил – пытаясь придать лицу самое непосредственное из возможных выражений, Милкович проглотил очередную вилку разогретого ужина, из-за сильного сосредоточения на поддержании маски безразличия забывая прожевать особо крупный кусок мяса и чуть не подавившись.
– Здравствуй, – но все же поперхнулся глотком газировки, обещающей спасение его раздраженной глотке, когда Хранитель тихо его поприветствовал.
– И тебе не болеть, – салютуя рыжему столовым прибором, прохрипел Микки, отставляя баночку обратно на стол и совершая очередную попытку зубцами вилки подцепить новый кусок. – Хули приперся? – рыкнул он, чуть повернув голову к собеседнику, встречаясь взглядом с яркими зелеными глазами, вмиг снизившими наигранную агрессию его интонации до отметки «ноль».
«Спасибо, что пришел» – пронеслось в голове брюнета, но озвучить эти слова Милкович себе не позволил.
– Я скучал, – осторожно, шаг за шагом приближаясь к подопечному, ответил Йен, улыбаясь голубым глазам, сумев в темных вкраплениях на небесного цвета радужке найти искренние эмоции их хозяина.
– Рад за тебя, епт, – хмыкнул Микки, едва сдержав на языке «я тоже».
– Прости меня, – останавливаясь напротив парня, заметно напрягшегося и несколько раз за пару секунд сменившего положение тела на диване, тихо проговорил Хранитель, медленно опускаясь на колени возле ног брюнета, замечая как тот постепенно расслабляется под его взглядом.
– Ага, – кивнул Милкович, не сумев скрыть улыбки, тронувшей его губы, и глубоко вдохнул полной грудью, отмечая, что сковывающие ее в последнее время цепи уже не давят на ребра так сильно.
Но рвущемуся изнутри «это ты прости, я был таким ебланом» наружу выбраться не позволил.
Снимая с колен большую тарелку с ужином, кажется, и вовсе уже потеряв интерес к жареному мясу, оставленному для него сестрой, Милкович замер в ожидании ответных действий от Йена, тут же сменившего стекляшку и разместившего свою рыжую голову на бедрах Микки, довольно прикрывшего глаза и разрешившего себе первое прикосновение.
– Как дела? – аккуратно поинтересовался Хранитель, наслаждаясь движениями пальцев брюнета в своих волосах, сожалея о том, что пришел только сейчас и потратил столько времени на поддержание упрямства и непонятной обиды этого парня.
– Скажи еще, что ты не в курсе, – хмыкнул в ответ Микки, собирая отросшие пряди в кулак и сжимая, надеясь так показать рыжему, что он все еще злится, но ускорившее свой ритм сердце врать не позволило, окончательно убеждая и своего обладателя и простонавшего на его действия Хранителя в том, что Милкович давным-давно уже сдался.
– Ну, ты же мне запретил наблюдать, – уже более смело и дерзко проговорил Йен, пытаясь освободить волосы от крепкого захвата кивком головы, но татуированные пальцы быстро утихомирили его пыл, вернув огненную макушку на место.
– А ты типа меня послушался, да? – не сумел сдержать улыбки брюнет, прекрасно зная правдивый ответ (не зря же он на протяжении последней недели по полчаса расхаживал по квартире голышом, прежде чем направляться в душ).