Наступил день прощального школьного вечера, и Савелий с горечью обнаружил, что у него нет выходного костюма, а прийти на вечер в висящем на нем старом дядином пиджаке он не решился, чтобы не служить посмешищем. Поэтому надел брюки, к сожалению тоже старые и полинявшие от множества стирок, и более-менее подходящую рубашку с чрезмерно длинными для него рукавами, которые он закатал. К счастью, июньский день выдался теплым, и на вечере Савелий не выглядел белой вороной, несмотря на то, что слишком большой для него ворот рубашки показывал, что она приобретена не для него, а является вещью с чужого плеча. Он был рад, что никто не обратил на это внимания, кроме Наташи Сиротиной. Когда он пригласил ее на танец, она брезгливо осмотрела его одеяние, поношенные туфли и сказала, что не танцует.
— Как? — удивился Савелий и сделал ей комплимент: — Ты танцуешь лучше всех в классе, ты, наверное, станешь балериной!
— Нет, я полновата для балета, — покачала головой Наташа, — и уже поздно, в балетную школу надо поступать в семь-восемь лет. Я пойду в Плехановский институт.
— Ты? — удивился Савелий. — Ты хочешь работать в торговле?
— Не очень, — призналась Наташа, — но отец говорит, что в торговле я всегда буду сыта и одета, не буду нуждаться.
— А Стасик? Он поможет тебе! — напомнил ей Савелий об ухажере из семьи большого начальства.
— Стасик? — неожиданно наморщила лобик Наташа. — Он слабовольный. Родители запрещают ему жениться на мне, считают меня неровней их сыну. И он боится им перечить. Я не надеюсь на Стасика.
— Ты красивей его! — заметил Савелий.
— Ну и что? Я из бедной, рядовой семьи, — с обидой в голосе произнесла Наташа.
— Чудеса! — сказал Савелий. — Если у вас настоящая любовь, то разве имеет значение, кто из какой семьи?
— Имеет. И очень большое! — нервно ответила Наташа. — Ты ничего не понимаешь!
— Может быть, — согласился Савелий, — но ты не унывай. Пойдем, потанцуем!
— Не могу, не хочу, сейчас не хочу, — сказала Наташа, разыскивая взглядом Стасика. Наверное, она любила его и все-таки надеялась выйти за него замуж. Савелий позже узнал от бывших одноклассников, что Стасик вскоре перестал встречаться с Наташей, начал ухаживать за ничем не примечательной толстушкой, дочкой генерала, и женился на ней. А Наташа, потерявшая уверенность в себе, ушла в загул, встречалась с кем попало — наверное, чтобы заглушить тоску. Однажды позвонила Савелию и предложила увидеться. Он согласился. Она по-прежнему осталась в его воображении очаровательной и воздушной.
— А что будем делать? — спросила Наташа. — Куда пойдем?
— Погуляем, — ответил он.
— Где? В кафе? Хотя бы в кафе-мороженом! Можешь?
Савелий покраснел, хотя Наташи не было рядом.
— Ты знаешь, я сегодня занят, — сказал он, — пойдем в четверг.
— Ладно. Я позвоню, — сказала Наташа.
В четверг Савелий получил стипендию. Они пошли в кафе-мороженое. Он заказал две порции.
— А взять шампанское? Ты забыл? — удивилась Наташа скромности заказа.
— Принесите двести граммов, — бледнея, вымолвил Савелий.
— Мы подаем шампанское только в бокалах! — с укором сказала официантка.
— Ладно, — растерянно произнес Савелий, нащупывая в карманах деньги.
— Ты что, никогда не был в кафе-мороженом?! — удивилась Наташа, расширив глаза с подкрашенными тушью ресницами. Разговор не клеился. Савелий со страхом думал, что ему может не хватить денег для расчета. Наташа чувствовала неуверенность в поведении Савелия, и это ей не нравилось. Она привыкла к встрече с более солидными ухажерами и цинично заметила Савелию, что она ему позвонила только потому, что у нее случайно выдался свободный вечер.
— А я не могу сидеть дома, особенно вечером, — призналась она. — Вспомнила о тебе.
— Почему? — поинтересовался Савелий.
— Ты был очень смешной, — сказала она, — и говорил смешно.
— Я этого не замечал, — сказал Савелий.
— А мы видели, весь класс ожидал, что ты выкинешь что-нибудь смешное, что-нибудь скажешь, настолько наивно и глупо, что все рассмеются.
— Ребята улыбались, встречаясь со мною, — вспомнил Савелий, — но я думал, что они хорошие друзья и поэтому приветливо улыбаются мне.
— Твоему виду и тому, как ты говоришь, словно клоун, — с укором заметила Наташа. — Спасибо за вечер, — вежливо, но холодно попрощалась она с ним еще в вестибюле кафе и скрылась за дверью.
А Савелий, обрадованный тем, что у него хватило денег рассчитаться с официанткой, направился домой. Поход в кафе нанес ощутимый урон его бюджету. Целый месяц, до следующей стипендии, он питался пончиками с повидлом в институтском буфете. Запаздывал перевод от дяди из Львова, а приходя в воскресенье на обед к дяде Лео, он не набрасывался на еду, ел столько, сколько давали, не просил добавки и всячески изображал из себя довольного, самодостаточного человека. Он взрослел и считал унизительным просить что-либо даже у таких близких ему людей, как дядя Лео и тетя Мария. Не отказывался только от одежды, от тех обносков, что дарили они ему. На одежду у него просто не было денег, и тех, что он позже получал за разгрузку вагонов на Курском вокзале, хватало только на вареную колбасу и другую не более притязательную пищу. Савелий уже занимался в Лесотехническом институте. Выбор места, где будет он учиться, решался на семейном совете.
— В приличный институт не примут по анкете, — категорически заявил дядя Лео, — остаются Плехановский, экономический, экономико-статистический, туда идет мало юношей, могут даже не обратить внимания на анкету, лишь бы абитуриент был мужского пола.
Савелий молчал. Его не устраивал ни один из названных институтов, но он понимал, что с его анкетными данными, к примеру, в юридический институт, куда он хотел попасть, путь ему закрыт. А он мечтал стать юристом, раскопать дело отца и доказать, что он был честным человеком и если в чем-то ошибся, то неумышленно, считая, что поступает правильно.
Собирался найти людей, несправедливо осудивших его, что в конце концов привело к гибели его и мамы. В любом случае Савелию не хотелось стать экономистом или физиком. В аттестате, на треть троечном, по физике ему поставили тройку с большой натяжкой. Он мог выучить задание по этому предмету, но через силу, а по литературе у него была единственная пятерка в аттестате, если не считать отметки по поведению, отнюдь не отличному, но ему поставили ее, так как даже с четверкой аттестат не выдавался.
— Может, пойти в историко-архивный? — предложил Савелий.
Дядя задумался:
— Архивы… туда тебя тоже не допустят. Хотя Сталин сказал, что сын за отца не отвечает, но тем не менее детей врагов народа он отсылает в детские дома. Бася рассказывала, что твой отец не подписал ни одного протокола, следователь вменял ему статью об измене родине, но отец отказывался от этого. Ему пришлось нелегко… Я поражаюсь выдержке Виктора. Ведь штатский человек, а держался как воин. Испытал такое… — Тут дядя Лео опустил голову, а тетя Мария отвернулась от Савелия, чтобы скрыть слезы.
— Что делали с папой? — встревожился Савелий.
— Тебе не нужно знать, — вздохнул дядя Лео.
— Я уже взрослый, скажите! — умоляюще попросил Савелий.
— Виктора мучили, выбивали из него показания, только об этом никому ни слова, — тихо произнес дядя Лео, — отец рассказал это твоей маме. Под большим секретом. Он подписал бумагу о неразглашении того, что с ним было на следствии и в лагере. Понимаешь?
— Ага, — еле вымолвил Савелий. Сначала страх и боль за отца, перешедшие в ненависть к неведомому следователю, заполнили душу Савелия. — Разве так можно?! — воскликнул Савелий, исказив лицо от нагрянувшего на него известия.
— По закону нельзя, — сказал дядя Лео, а тетя продолжала плакать, уже не скрывая слез.
— Тебе надо учиться. Ты теперь единственный Крамаров… — серьезно заметил дядя Лео, — может, пойдешь учиться в лесотехнический институт, есть такой, туда реально проскочишь. Для работы в лесах, наверное, не требуется идеально чистая анкета.
— Я люблю бывать в лесу, вы же знаете, дядя Лео!
— Ну что же, поступай в лесной. Правда, ездить туда далековато… до Мытищ… две пересадки. С автобуса на автобус.
— Это не страшно, — сказал Савелий, — могу ходить пешком.
Тетя Мария вскинула брови:
— Больше часа ходьбы! Ты понимаешь, Савелий, больше часа!