Но еще больше Савелия удивила статья Жванецкого в газете «Известия», в которой после посещения Америки он писал, что там «хорошие товары, а у нас — хорошие люди». И получалось, что плохие люди производят хорошие товары, а хорошие люди — плохие товары. А в конце статьи Миша издевательски писал о своем земляке — одессите Яше, который подарил ему безвкусный с блестками костюм, подарил с условием, что он расскажет об этом в России. Не нравится — хотя не брал бы костюм. Утесову не нравилась артельная малокультурная Одесса, и он тридцать лет не приезжал туда на гастроли, но нигде публично не говорил плохо о родном городе. Лишь в концерте рассказывал шутку о том, как после концерта садился в машину и вдруг его остановила неизвестная женщина. «Лева! Лева! — вдруг закричала она. — Иди сюда! Посмотри на Утесова, пока он живой!»
Савелий улыбнулся, вспомнив эту шутку, вспомнив многочисленных друзей в России. Он всегда мог позвонить Марку Розовскому, неравнодушному к человеческим бедам человеку, который мог помочь ему советом, просто по-дружески, и не формально, а с полной отдачей мыслей и чувств. Как не хватало его сейчас, когда Савелию впервые в жизни предложили роль, которую он мог сыграть не комически. Но по телефону Марку все не объяснишь, и вообще беспокоить его неудобно после злополучного ночного звонка. Савелий переживал, что в минуты отчаяния занервничал, засуетился и, придумав пустячную причину, разбудил ночью усталого друга. Обещанные в этом разговоре джинсы он, конечно, переслал Марку, но смущение и даже боль в душе от своей невыдержанности не проходили. Он не раз говорил об этом Марине.
— Может, написать письмо Марку? Извиниться перед ним? — побледнев, сказал он однажды.
— Письмо из Америки. Тем более после фельетона «Савелий в джинсах».
— Он был напечатан в «Литературке» год назад, — сказал Савелий.
— Ты думаешь, в Москве что-нибудь изменилось с тех пор? — убедительно заметила Марина. — За Марка взялся сам Ягодкин — бывший секретарь парткома МГУ. Ты же сам мне рассказывал об этом. Как закрыли студию Марка в Доме культуры МГУ. Как Ягодкин пошел в гору, сделал партийную карьеру. И вдруг письмо из Америки! От тебя! Ты уверен, что оно не усугубит положение Марка?
Савелий обреченно опустил голову Но свой ночной звонок, свою ошибку он не забывал и при первой встрече в Москве объяснил ее Розовскому и сердечно извинился перед ним. Марк улыбнулся и сказал, что это пустяки, что давно забыл о звонке и мало того — потом с гордостью рассказывал близким друзьям, что ему звонили из самого Лос-Анджелеса. Звонил Савелий Крамаров. Марк, видя переживания Савелия, как мог, смягчил их.
Друзья из России далеко за океаном, за вроде бы опущенным, но незримо еще существующим железным занавесом. Позвонить в Нью-Йорк Боре Сичкину? Он, конечно, откликнется, но станет предлагать одесские штучки, чтобы усмешнить образ. А когда узнает, что Савелию предложили роль работника советского посольства, то предложит сделать его украинцем, перемешивающим русские фразы с украинской «мовой», и в конце, если можно, хотя бы уход его изобразить в виде подтанцовки, что-то вроде смеси гопака и одесского «семь-сорок». Илья Баскин — отличный актер и настоящий, друг, но он сейчас улетел в Европу. В Нью-Йорке живет Саша Кольцатый — живая история советского кино. Был кинооператором лучших довоенных, военных и послевоенных фильмов. Снимал комедию «Поезд идет на Восток». Но Саше уже за восемьдесят. Удивительный человек — в такие годы сохранил светлый ум. Но придешь к нему — станет рассказывать байки из своей долгой киножизни. Снимать роль просто. Крупным планом идет монолог Савелия. Немногим больше минуты. Режиссер ждет от Савелия образ тупого, злого и от этого комичного работника советского посольства. Он даже сказал Савелию: «Ты лучше меня знаешь этих типов. Играй, как считаешь нужным. В случае чего — я подкорректирую».
Режиссер был прав. Савелий не раз видел чекистов в штатском. И у подъездов домов, где играл Театр отказников, и в виде хвостов, прыгающих за ним даже в городской транспорт. Одного из них зацепили двери метро, но он, несмотря на свой внешне щуплый вид, одним непринужденным движением плеч освободился от довольно крепких тисков. Савелий встречал особистов и в ОВИРах, и в министерствах, и даже в облике праздно шатающихся по улицам людей, прозванных в народе топтунами.
Савелий решился не шаржировать своего героя. Это стоило ему громадных волевых усилий. Трудно, немыслимо трудно, даже страшно отказаться от того, к чему привык, с чем сросся на деле, хотя мысленно мечтал о другом. Совсем недавно пришлось играть эмигрантов в двух фильмах — немца и чеха, людей суетливых, эксцентричных, проходящих адаптацию в непривычной для них американской жизни. Роли эти дались Савелию легко. Американцы, как он знал давно, не разбирались в акцентах и даже характерах европейцев, тем более из стран социализма. Савелий уже совершил небольшой для себя подвиг — освоил миниатюры раннего Жванецкого, немного «перевел» их на русский язык, поставил подлежащие и сказуемые на обычные места, убрал придыхания, скороговорку и жесты Миши, оставил главное — его мысль. И уже проверил эти миниатюры на публике. Принимались хорошо. На интеллигентном зрителе, когда Савелий выступал в аудитории русских программистов и математиков. Собрать их помог программист Саша Лифшиц, бывший напарник Александра Левенбука по эстрадному дуэту в России. Савелий поделился своим решением с Олегом Видовым. Олег странно, но дружелюбно посмотрел на Савелия.
— Я знал, что ты смелый человек, Сава. Но не до такой степени. Я горжусь тобой. Покажи своего кагэбэшника таким, как он есть.
— Мало времени. Мой монолог занимает одну минуту.
— Да, времени тебе отвели маловато, — согласился Олег. — Но вид… Тебе может помочь то, каким ты покажешь своего героя. Только убери обиды, нанесенные тебе органами. Личные обиды и злость могут помешать создать точный и обобщенный образ. Если бы тебе удалось выразить его внутренний мир, его сущность, выразить их на лице… Это было бы замечательно, Сава. Не комикуй. Попробуй себя в другом жанре. Удача откроет тебе такие широкие возможности, о которых ты даже не мечтаешь. Режиссеры видят тебя только в узком амплуа комедийного актера, а ты можешь то, я уверен, что недоступно мне. Играть трагикомедию. Это — наша жизнь, Сава, общечеловеческое явление. Смешное и грустное издавна переплетаются друг с другом. Мы привыкли их отображать отдельно. Жанр трагикомедии редкий в мировом искусстве, но, возможно, самый жизненный. За ним — будущее. Я много думал об этом… дерзай, Сава. Не проиграешь. Я читал рекламу этого фильма. В нем играет Шварценеггер. Значит, будет кассовый фильм.
— «Красная жара» — весьма дорогой фильм, — кивнул Савелий. — Пойдет широко. Я очень постараюсь сыграть так, как ты советуешь, Олег, — сказал Сава и подумал, что жизнь прекрасна, когда в ней есть настоящие друзья, добрые и талантливые, как Олег Видов.
— Бог не покидает меня, — благодарно улыбнулся Видову Савелий, — он послал мне тебя. Я буду молиться еще больше… Спасибо, Олег. Вечное тебе спасибо!
Когда Савелий увидел себя на экране в роли работника советского посольства, говорящего зло и раздраженно, не привыкшего к тому, что жизнь складывается не по укладам бериевских времен, то замер от удивления. Его герой выглядел в цивилизованной действительности тупым и, кроме омерзительных амбиций, не выражал ничего. У Савелия даже защемило сердце, увидев, до какой нищеты духа может довести тоталитарная система человека. Но постепенно радость вселялась в его сердце. Ему показалось, что он прыгнул выше своей головы.
Зовет родина
Неожиданно раздался звонок из Москвы. Савелий услышал в трубке голос Оскара Волина и понял, что случилось что-то невероятное и хорошее, иначе скромно зарабатывающий друг не решился бы на дорогостоящий разговор с Америкой.