Шри Ауробиндо
САВИТРИ
СИМВОЛ И ЛЕГЕНДА
Перевод М. Дмитриева
Часть 1
Книга 1
Книга Начал
Песнь первая
Символический рассвет
Это был час перед пробуждением Богов.
На пути божественного События
Огромный предчувствующий ум Ночи, один
В ее храме вечности неосвещенном,
Лежал, растянувшись, неподвижный на границе Безмолвия.
Почти одна ощутимая, непрозрачная, непроницаемая,
В мрачном символе ее невидящей думы
Бесконечности бестелесной пучина;
Неизмеримое зеро мир оккупировало.
Сила падшего безграничного себя пробудилась
Между первым и последним Ничто,
Зовя обратно темное лоно, из которого вышла,
Повернулась от неразрешимой мистерии рождения
И процесса медлительного смертности
И своего конца в пустом Ничто стремилась достигнуть.
Словно в темном начале всего
Безмолвное, без каких-либо черт подобие Неизвестного,
Повторяя все время несознательный акт,
Продлевая все время волю невидящую,
Баюкало космический сон неведающей Силы,
Чья созидательная дрема движимая возжигает светила
И несет наши жизни в своем сомнамбулическом вихре.
Через грандиозный транс тщетный Пространства,
Его бесформенный ступор без жизни и разума,
Кружащая сквозь бездушную Пустоту тень,
В бездумные сны снова отброшенная,
Земля крутилась, в пустых безднах заброшенная,
Свою судьбу и свой дух позабывшая.
Бесстрастные небеса были нейтральны, пусты, неподвижны.
Затем что-то в непроницаемой мгле шевельнулось;
Безымянное движение, неподуманная Идея,
Настойчивое, неудовлетворенное, без цели,
Что-то, что быть хотело, но не ведало как,
Принуждало Несознание пробудить Неведение.
Родовая мука, что пришла и оставила трепещущий след,
Дала место старой усталой нужде неисполненной
В покое своей подсознательной безлунной пещеры
Поднять свою голову и искать отсутствующий свет,
Напрягая закрытые глаза исчезнувшей памяти,
Как тот, кто себя прошлого ищет
И встречает лишь своего желания труп.
Это было, словно даже в пучине Ничто,
Даже в средоточии этого распада предельного
Непомнящая сущность таилась,
Нечто, что от убитого и похороненного прошлого выжило,
Приговоренное возобновить усилие и боль,
Снова ожившее в другом разочарованном мире.
Бесформенное сознание жаждало света
И пустое предвидение тянулось к перемене далекой.
Словно детский палец, на щеку положенный,
Напоминал о нужде бесконечной в вещах
Беззаботной Матери вселенной:
Младенческое томление сжало мрачную Ширь.
Неощутимо где-то брешь появилась:
Длинная одинокая линия оттенка колеблющегося,
Как улыбка неясная, искушающая пустынное сердце,
Дальний край смутного сна жизни тревожила.
Появившийся с другой стороны безграничности
Глаз божества вглядывался сквозь немые глубины;
Разведчик в рекогносцировке от солнца,
Он, казалось, среди тяжелого космического отдыха,
Ступора больного и утомленного мира,
Искал одинокий и покинутый дух,
Слишком падший, чтобы помнить блаженство забытое.
В не имеющую разума вселенную вмешиваясь,
Его послание сквозь неохотную тишину пробиралось,
Призывая к авантюре сознания, радости,
И, Природы разочарованную грудь покоряя,
Принуждало вновь соглашаться видеть и чувствовать.
В беззвучной Пустоте была посеяна мысль,
В глубинах тьмы рождено было чувство,
В сердце Времени дрогнула память,
Словно душа, долго мертвая, жить устремилась:
Но забвение, что за падением следовало,
Стерло таблички прошлого, густо исписанные,
И все, что было разрушено, должно быть построено заново,
И прежний опыт трудом добыт снова.
Все может быть сделано, если есть касание Бога.
Надежда проникла в то, что едва смело быть
Среди потерявшего надежду равнодушия Ночи.
Как если бы в чужом мире просящее
С робкой и отчаянной инстинктивной грацией
Осиротевшее и выгнанное искать себе дом,
Странствующее чудо без места для жизни,
В небес далекий угол пришел
Неясный призыв медленного чудесного жеста.
Трансфигурирующего касания настойчивый трепет
Убеждал черный инертный покой