По своему долгому слушающему половодью, что несет
Неразрешимое сомнение мира в бесцельном паломничестве,
Неусыпного удовольствия смех пузырился и пенился
И журчания желания, умереть не может которое:
Крик летел мирового восторга быть,
Великолепие и величие его воли жить,
Зов назад к авантюре души в космосе:
Через магические века путешественник
И труд существа во вселенной Материи,
Его поиск мистического значения своего рождения
И радость высокого духовного отклика,
Его пульс удовлетворения и довольства
Во всей сладости даров жизни,
Его дыхание обширное, биение и трепет надежды и страха,
Его вкус боли и слез, и экстаза,
Его восторга острый удар блаженства внезапного,
Рыдание его страсти и нескончаемой боли.
Бормотание и шепот неслышимых звуков,
Что толпятся вокруг наших сердец, но не находят окна,
Чтоб войти, выросли в гимн
Всего, что страдает, чтоб быть, еще неизвестное,
И всего, что трудится тщетно, чтоб быть рожденным,
И всей сладости, которой никогда никто не отведает,
И всей красоты, которой не будет никогда.
Неслышные нашим глухим смертным ушам
Мировые широкие ритмы ткали свою громадную песнь,
К которой подогнать наши ритмы-удары здесь жизнь стремиться,
Плавя наши границы в неограничиваемом,
Настраивая конечное на бесконечность.
Низкий гул поднимался из пещер подсознательных,
Заикание первоначального неведения;
Ответом на это нечленораздельный вопрос,
Там склонился с молнией-шеей и крыльями грома
Сияющий гимн Несказанному
И хорал суперсознательного света.
Все там было явлено, что никто не может здесь выразить;
Видение и греза были сказками, рассказываемыми правдою,
Или символы были правдивей, чем факт,
Или были истинами, сверхприродными печатями в жизнь проведенными.
Бессмертные глаза приближались и глядели в его
И существа многих царств приходили и говорили:
Вечно живые, которых мы называем умершими,
Могли свою славу за пределами рождения и смерти оставить,
Чтоб провозгласить мудрость, превосходящую всякую фразу:
Цари добра и цари зла,
Апеллирующие к судейскому трону рассудка,
Провозглашали евангелие своих оппозиций,
И каждый считал себя глашатаем Бога:
Боги света и тьмы титаны
За его душу как за драгоценный приз бились.
Каждый час, освобожденный от трепета Времени,
Там поднималась песнь открытия нового,
Юного эксперимента звон тетивы.
Каждый день был духовным романсом,
Он будто рождался в мире новом и ярком;
Приключение прыгало неожиданным другом
И опасность несла острый и сладкий вкус радости;
Каждое событие глубоким переживанием было.
Там были высокие встречи, беседы эпические,
Туда приходили советы, излагаемые небесною речью,
И медовые мольбы с уст оккультных слетали,
Чтоб помочь сердцу уступить зову восторга,
И сладкие искушения крались из царств красоты
И экстазы внезапные из мира блаженства.
Это был регион восторга и чуда.
Все сейчас его ясновидческий слух мог воспринять;
Контакт, трепещущий от могучих неизвестных вещей.
Пробужденное к неземным новым близостям,
Касание отвечало бесконечностям тонким
И с серебряным криком ворот открывающихся
Молнии зрения в незримое прыгали.
Его сознание и зрение постоянно росли;
Они открывали больший простор, более высокий полет;
Он пересекал границу, проведенную для правления Материи,
И миновал зону, где мысль жизнь заменяет.
Из этого мира знаков внезапно он вышел
В себя молчаливого, где мира не было,
И глядел по ту сторону в безымянную ширь.
Эти символические фигуры теряли свое право на жизнь,
Все приметы отброшены, которые может узнать наше чувство:
Там сердце больше не билось на касание тела,
Там глаза больше не смотрели на красоты форму.
В прозрачных и редких интервалах безмолвия,
В регион, где нет знаков, он мог воспарить,
Наполненный глубоким содержимым бесформенного,
Где мир был в единственное существо поглощен
И все было светом идентичности ведомо,
И Дух был своей самоочевидностью собственной.
Взгляд Всевышнего смотрел через глаза человеческие
И видел все вещи и создания как себя
И знал всякую мысль и всякое слово как свой собственный голос.