И красота и чудо волновали поля Бога.
Блуждающая рука очарованного бледного света,
Что пылала на грани мгновения тающего,
Утвердила с золотыми створками и опаловыми петлями
Врата сновидений, приоткрытые в пределы мистерии.
Один светлый угол, окно на сокрытые вещи,
Слепую огромность мира принуждал к видению.
Тьма ослабла и, как спадающий плащ, соскользнула
С полулежащего тела бога.
Затем сквозь бледную щель, что казалась сперва
Даже для струйки от солнц вряд ли достаточной,
Хлынуло откровение и пламя.
Краткий нескончаемый знак вверху повторился.
Очарование из недостигнутых трансцендентальностей,
Переливчатое славой Незримого,
Послание из неведомого бессмертного Света,
Пылающее на трепетной грани творения,
Рассвет возвел ее ауру пышных оттенков
И погрузил свое семя великолепия в часы.
Божество, посетитель мгновения, сияло.
На жизни тонкую грань ненадолго Видение встало
И склонилось над изгибом лба земли размышляющим.
Интерпретируя слишком высокую красоту и блаженство
В иероглифы красок чувства мистического,
Оно написало строки многозначительного мифа,
Рассказывающего о величии духовных рассветов,
Сверкающий код начертало на небе-странице.
В тот день почти было явлено то,
Чьи сигнальные огни — наши надежды и мысли,
Одинокий восторг из невидимой цели
На непрозрачную Пустоту был почти брошен.
Еще раз поступь потревожила Шири пустые;
Бесконечности центр, Лик покоя восторженного,
Разделил вечные веки, что небеса открывают;
Форма из далеких блаженств, казалось, приблизилась.
Посланница между вечностью и изменением,
Всемогущая Богиня склонилась чрез шири,
Что скрывали путешествия звезд предначертанные,
И увидела готовые для ее ног пространства.
Она назад на свое завуалированное солнце взглянула,
Затем, полная дум, двинулась к своей бессмертной работе.
Земля ощутила прохождение Нерушимого близко:
Пробуждающееся ухо Природы шаги ее слышало
И ширь повернула к ней свой глаз безграничный,
И, на глубины скрытые падая, ее светлая улыбка
Молчание миров воспламеняла к огню.
Все стало посвящением, обрядом.
Воздух был вибрирующим звеном между землею и небом;
Ширококрылый гимн великого священника-ветра
Поднялся и лег на алтари-горы;
Высокие ветви молились в являющем небе.
Здесь, где полуосвещенное наше неведение окаймляет пучины,
На немой груди непонятной земли,
Здесь, где на шаг вперед не знает никто
И трон Истины стоит на тенистой спине у сомнения,
На этом терзаемом и рискованном поле труда,
Под обширным безразличным взглядом простертая,
Беспристрастная свидетельница наших горя и радости,
Наша простертая почва несла луч пробуждающий.
Здесь тоже видение и пророческий блеск
Осветил в чудеса обычные бесцельные формы;
Затем, исчерпавшись, откровение отступило божественное,
Нежеланное, стирающееся из уровня смертного.
Священное томление в его следе медлило,
Поклонение Присутствию, Силе,
Слишком совершенным, чтобы ограниченными смертью сердцами удерживаться,
Предвидение грядущего рождения чудесного.
Лишь немного божественного света может остаться:
Духовная красота, человеческий взгляд освещающая,
Очерчивает своей мистерией и страстью Материи маску
И расточает вечность на удар Времени.
Как когда душа притягивается близко к порогу рождения,
Присоединяющему смертное время к Безвременью,
Искра божества теряется в склепе Материи,
Ее блеск исчезает в несознательных планах,
Так тот магического пламени пыл мимолетный
Ныне растаял в привычном воздухе светлом.
Послание кончилось и убыл посланник.
Одинокий Зов, никем не сопровождаемая Сила,
В какой-то далекий тайный мир назад увела
Небесного луча оттенок и чудо:
Больше на нашу смертность она не смотрела.
Изобилие красоты, естественное для рода божественного,
Поддержки своему требованию найти не смогло у глаз, рожденных во времени;
Слишком мистично-реальное для владений пространства,
Ее тело славы из небес было стерто:
Редкость и чудо там больше не жили.
Там был обычный земного дня свет.
Освобожденный от передышки в усталости
Вновь ропот скорости Жизни