Приносит величественные реминисценции краткие
И высокие великолепные проблески интерпретирующей мысли,
Но не абсолютное видение и восторг.
Вуаль остается, еще что-то скрывается,
Чтобы, став красоты и радости пленниками,
Наши души к Высочайшему не забывали стремится.
В том тонком царстве прекрасном за нашим собственным
Форма есть все, физические боги — цари.
Вдохновляющий Свет играет в прекрасных границах;
Непогрешимая красота милостью Природы приходит;
Там свобода — совершенства гарантия:
Хотя не хватает абсолютного Образа, Слова
Воплощенного, явного экстаза духовного,
Все есть симметричного очарования чудо,
Фантазия совершенной линии и правила.
Там все чувствуют удовлетворение в себе и в целом,
Богатая полнота создается ограничением,
В абсолютной малости изобилует чудо,
Спутанный восторг бунтует в малом пространстве:
Каждый ритм родственен своему окружению,
Каждая линия неизбежна и совершенна,
Каждый объект непогрешимо построен для очарования и для использования.
Все в свой собственный восторг влюблено.
Неповрежденный, он живет в своем совершенстве уверенно
В наслаждающейся небом самодовольной невосприимчивости;
Довольствующийся тем, чтобы быть, он больше ни в чем не нуждается.
Здесь не было надрывного сердца усилия тщетного:
Свободный от сурового испытания и пробы,
Свободный от оппозиции и от боли,
Это был мир, который не мог горевать или бояться.
Он был лишен милости проигрыша и заблуждения,
Он не имел ни комнаты для ошибки, ни к неудаче способности.
Из какого-то спрессованного самоблаженства он извлекал сразу
Свои формы-раскрытия Идеи безмолвной
И чудо своих ритмичных мыслей и действий,
Свою ясную технику гладких и прочных жизней,
Свой милосердный народ неодушевленных форм
И славу дышащих тел, как наши собственные.
Изумленный, его чувства были восторгом захвачены,
Он двигался в божественном, но, все же, родственном мире,
Восхищаясь чудесными формами, столь близкими к нашим,
Но при том совершенными, как бога игрушки,
Бессмертными в аспекте смертности.
В их абсолюте, эксклюзивном и узком,
Организованные по рангу высоты конечного пребывали на троне;
Этот мир не мечтает никогда о том, что быть бы могло;
Лишь в границах может этот абсолют жить.
В своем превосходстве к своему собственному плану привязанный,
Где все было законченным и не оставлено ширей,
Пространства для теней неизмеримого не было,
Для сюрприза неисчислимого — места.
Пленник своей собственной красоты и экстаза,
В магическом круге работала Мощь очарованная.
Дух, стертый, назад отступал за свой каркас.
Восхищенный своих линий яркой законченностью,
Голубой горизонт ограничивал душу;
Мысль двигалась в светлых возможностях,
Внешнего идеала отмели были глубиной ее плавания:
Жизнь в своих границах медлила, удовлетворенная
Действий тела маленьким счастьем.
Предназначенная как Сила для ограниченного Разума,
К надежной малочисленности своих комнат привязанная,
Она делала свои маленькие работы, играла и спала,
И не думала о более великой работе несделанной.
Забывшая свои обширные желания неистовые,
Забывшая высоты, к которым она поднималась,
Ее тропы были установлены в колее лучезарной.
Прекрасное тело души безмятежной,
Как тот, кто смеется в сладких солнцем залитых рощах,
Ребенку подобная, она раскачивала свою золотую колыбель радости.
Пространств зов не достигал ее жилья очарованного.
Для широкого и опасного полета у нее не было крыльев,
Он не встречала опасность пучины и неба,
Она не знала ни перспектив, ни грез могучих,
Ни стремления к утраченным своим бесконечностям.
Совершенная в совершенной раме картина,
Это феерическое искусство не могло задержать его волю:
Лишь мимолетное превосходное облегчение оно принесло;
Беззаботный час прошел в легком блаженстве.
Наш дух от поверхностей бытия устает,
Перерастает великолепие формы;
Он поворачивает к спрятанным силам и состояниям более глубоким.
Так ныне он глядел дальше в поисках более великого света.
Его души высокий подъем, покидал в своем восхождении
Этот бриллиантовый внутренний двор Обители Дней;