Поднялся ее великий голос труда, борьбы и молитвы.
Сознание, на ощупь идущее в мире безгласном,
Лишенное проводника чувство как ее дорога ей было дано;
Была удержана мысль, и ничего она не знала сейчас,
Лишь все неизвестное было ее, чтоб улавливать и чувствовать.
Повинуясь импульсу нерожденных вещей к рождению,
Из-за своей печати бесчувственной жизни пробилась она:
В своей субстанции неразмышляющей молчаливой душевной силы,
Что не могла провозгласить то, что ее глубины угадывали,
Проснулась слепая нужда знать.
Цепь, что ее связывала, она сделала своим инструментом;
Инстинкт был ее, куколка Истины,
И усилие, рост и неведение борющееся.
Надежду и желание налагая на тело,
Несознанию сознание навязывая,
Она принесла в тупое упорство Материи
Свое страждущее требование на свое утерянное суверенное право,
Свои неутомимые поиски, свое неудовлетворенное стесненное сердце,
Свои блуждающие шаги неуверенные, свой крик об изменении.
Обожатель радости без имени,
В своем неясном кафедральном соборе восторга
Карликовым смутным богам она предложила обряды секретные.
Но тщетна бесконечная жертва,
Жрец — невежественный маг, который лишь совершает
Перемены в схеме алтаря бесполезные
И бросает слепые надежды в бессильное пламя.
Бремя достижений минутных обременяет ее шаги своим грузом
И с трудом под той ношей может она продвигаться;
Но часы ей кричат, она продолжает свой путь,
Проходя от мысли к мысли, от желания к желанию;
Ее величайший прогресс есть нужда углубляющаяся.
Материей недовольная, она поворачивает к Разуму;
Она побеждает землю, свое поле, затем требует неба.
Бесчувственные, ломающие работы, ею свершенные,
Через ее труд спотыкающиеся проходят эпохи,
Но по-прежнему никакой великий трансформирующий свет вниз не приходит
И ее падения никакой обнаруживающий восторг до сих пор не коснулся.
Лишь слабый проблеск порой разрывает небеса разума,
Оправдывая неясное провидение,
Что делает из ночи путь к неизвестным рассветам
Или к какому-то более божественному состоянию темный ключ.
В Несознании началась ее задача могучая,
В Неведении она преследует труд незаконченный,
Нащупывает знание, но не встречает Мудрости лика.
Восходя медленно в шагах несознательных,
Подкидыш Богов, она скитается здесь,
Как душа-дитя, оставленная рядом с воротами Ада,
В тумане в поисках Парадиза блуждающая.
В этом медленном восхождении он ее шагам должен следовать,
С самого ее обморочного и смутного подсознательного старта:
Только так последнее спасение земли может прийти.
Ибо только так он может знать причину неясную
Всему, что нас назад тянет и преграждает путь к Богу
В освобождении из тюрьмы души заточенной.
По быстрым тропинкам падения через ворота опасные
Он на серую неясность отважился,
Кишащую инстинктами из бездн бездумных,
Что побуждают носить форму и завоевывать место.
Жизнь здесь была близка со Смертью и Ночью
И ела пищу Смерти, чтобы дышать еще какое-то время;
Она их усыновленным и заточенным была беспризорником.
Принимая подсознание, в царстве немой темноты
Временный житель, она не надеялась больше.
Там, далеко от Истины и светлых вещей,
Он увидел изначальное место, обособленное рождение
Низвергнутой, деформированной и страдающей Силы.
Несчастливое лицо фальши делалось истинным,
Противоречие нашего божественного рождения,
Безразличная к красоте и свету,
Щеголяя она выставляла свой животный позор,
Не прикрытый камуфляжем, грубый и голый,
Подлинный облик был отмечен и узнан
Ее отверженной силы, изгнанной из небес и надежды,
Падшей, торжествующей низостью своего состояния,
Пресмыкающаяся сила, когда-то полубожественная,
Бесстыдная грязь ее звериных желаний,
Ее неведения ошеломленный лик,
Ее скудности голое тело.
Здесь впервые она выползла из своей норы в грязи,
Где она лежала, бессознательная, жесткая, немая:
Ее узость и ступор ею владели еще,
Тьма к ней цеплялась, не стертая Светом.
Туда не приближалось освобождающее касание свыше:
Взгляд вверх был чужд ее зрению,
Забыто бесстрашное божество ее марша;
Отвергнуты были слава и счастье,