И трудный день, запнувшийся было на горестной вспышке отца, вновь, покатится дальше своим чередом, вслед за другими, такими же похожими друг на друга, как зёрна ржи…
«Зерно к зерну - растёт ворошок, а день ко дню - будет годок…» Так, и шли незаметно года, а с ними вырастали и дети.
Как большинство деревень того времени, савкина родная деревня была бедная-пребедная. На всю деревню было только две пары сапог. В этих сапогах женились все парни деревни и сразу же возвращали их хозяевам и переобувались в свою обычную обувь - лапти, плетённые из древесных лык, или чуни из верёвок.
Плохо жилось ребятишкам зимой. Одежды и обуви у малолетних нет, в избах холод, сидят ребята день и ночь на печке. От тесноты да от скуки толкаются там целый день. То подерутся, то поиграют, визг на печке не смолкает. А тут ещё и темнота: избы освещаются лучинами.
Но бабушка, наверное, как кошка, видит и в темноте: и домашние дела у неё идут по порядку, да и прясть ещё успевает. А постом, когда дни длиннее станут, ткёт.
Так прошло со смерти матери три зимы.
Последняя зима была лютая. Ребятишки, что поменьше, совсем затомились, на печках сидючи. В марте стали на солнышко выползать… Чуть живые, худые, вялые, как мухи после зимы, лица у всех серые. Попрыгают чуть-чуть по проталинкам - и опять на печку.
В апреле дело лучше пошло: ручьи побежали, травка кое-где выглянула, да и ноги притерпелись. Домой ребята забегали лишь мимоходом, ломоть хлеба ухватить - и сразу же опять на улицу, в луга, к речке!…
Однажды Савка с товарищами соорудил невиданной красоты мельницу на ручье. Мельница загромыхала, обдавая всех градом брызг… Совсем как настоящая! Ребячий восторг не поддавался описанию.
И вдруг Савку зовут в избу! Бабка зовёт… Эх! Через силу оторвался от игры, наказал младшим: «Храни бог - не испортить!» - и помчался на бабкин зов.
Вошёл - и: уже с порога почуял недоброе.
Отец, всё утро где-то пропадавший, сидит у стола, понуря голову. Бабка, не в срок, собирает на стол и суетится, как в праздник.
- Ну, сынок, - сказал отец, глядя в сторону, - будет зря болтаться. Телушку я в Ольшаном подыскал. Нужно её растить. Да и сам знаешь, с хлебом никак не вытянем. Пойдёшь нонче в Ольшаное к Воропаеву в пастухи, а он за это телушку нашу в своё стадо возьмёт, да и тебе осенью тёплые онучи1 даст. [1 Онучи - суконные обмотки на ноги.] Я уж договорился.
А бабка весёлым, «нарочным» голосом, как бывало в горьком разговоре с отцом, добавила:
- А уж хлеба-то, хлеба поешь сколько, внучек! У кулака его много!…
Савка сразу уяснил себе, что его ждёт… Многие его товарищи, чуть постарше, уже батрачили. Значит, игре конец… Свободе конец. Конец бабкиной заботе и тёплому углу в родной избе. Но, однако, другого выхода нет, он не маленький, сам понимает. И, сразу повзрослевший, Савка сел с отцом за прощальный стол. Бабка говорила что-то ободряющее, потом долго крестила его со всех сторон, суя шапку в руки. Отец поддакивал ей, не глядя на сына. И вот они переступили порог…
Всё на улице показалось Савке теперь другим, чужим и скучным. Ребята, уже узнавшие, в чём дело, смотрели на него издали, не звали играть… Сестры попрощались с ним «за ручку», как со старшим.
Савкино детство кончилось. В семь с половиной лет начиналась работа по найму, батрачество.
КОНЕЦ ДЕТСТВУ
Деревня, где жили будущие савкины хозяева, была в двенадцати верстах.
Дорога шла то полем, то перелесками, то овражками, где ещё шумели глубокие и бурные весенние ручьи, а больше всего - логами, где сейчас стояли недолгие весенние топкие болотца. Нога там вязла по колено, и низины приходилось обходить огромными кругами, удлинявшими путь вдвое, а то и втрое. Отец с Савкой шли уже несколько часов. Савка постепенно забывал о конечной цели своего путешествия и всецело им наслаждался.
Солнце неутомимо гнало оставшийся снег, купая Савку в блаженной тёплой волне. Воздух пел тысячами жаворонков, и именно потому, что их были тысячи, пел он мощно, не смолкая… Неопытный глаз даже не видел певцов - казалось, пел сам воздух. Но Савка, не отрываясь, следил за крошечными комочками, быстро набирающими высоту и стремительно падающими вниз. У самой земли они вдруг делали головокружительный поворот и, почти коснувшись крылом земли, снова взмывали вверх.
Это было так свободно и легко, так захватывающе, что Савку тоже неудержимо потянуло вверх, в воздух, и он поскакал по дороге, стараясь подпрыгивать как можно выше. Только чуни мешали, тяжёлые от налипшей на них чернозёмной грязи.