Отец не ругался за баловство, не говорил обычного: «Нечего чуни зря трепать…» Он вспоминал своё первое пастушество, нестерпимый холод весенних и осенних ночей, в мокрой одежде, в чужом сарае. Пастушонка, как правило, не кладут в избе, там и без него тесно, да и к скотине надо ему поближе быть. Но хуже этого холода будет ему холод хозяйских глаз, которые отныне неотступно будут контролировать работу его рук, ног и рта. Им, этим глазам, каждый кусок хлеба, съеденный батраком, будет казаться в десять раз больше, а работа - в десять раз меньше. Они с первого же взгляда расценят его, батрака, как рабочую скотину, и, как из скотины, будут выжимать из него всю возможную выгоду. Будет и разница: у скотины силы берегут - скотина «своя», денег стоит, а батракову силу надорвать можно: одного прогнал, другого взял - вот и всё!
К вечеру показалась и деревня… Савка сразу присмирел. Деревня была богаче савкшюй.
Широкая, длинная улица смотрела затаённо и враждебно в наступившей темноте. Со всех сторон Савку обступили наглухо закрытые крепкие ворота «круглых дворов».
Хаты в савкином краю строились лицом во двор, а к улице - задней стороной, без окон. Так что улица была слепая, без единого огонька. Но даже не видя хат, Савка по дворам чуял, что они богатые, горделивые, не чета их замшелой, кособокой хатёнке.
Ворота были уже закрыты на ночь, и за каждыми злобно и надрывисто хрипел и заливался один или несколько собачьих голосов: чужого учуяли. И Савка живо представил себе, как на заре, когда ворота откроют, все обладатели этих голосов высыпят на улицу и накинутся на него, так как этот «чужой» - именно он, семилетний Савка. Зачесались савкины старые собачьи укусы, забегали мурашки по спине, но он пренебрежительно шмыгнул носом и подтянул кверху сползшую верёвку на штанах: «Ладно, обойдётся!»
С таким видом он переступил и через порог хозяйской избы.
Два десятка глаз уставились на пришедших. Жевавшие рты перестали жевать, хотя и не ответили на приветствие савкиного отца.
Все глядели на Савку, а Савка - на старика за столом: как у того борода вся крошками засыпана.
Коренастая фигурка будущего пастуха понравилась хозяину: хоть мал, да кряжист - силёнка есть. Но савкин упорный, исподлобья взгляд вызвал недовольство: норовист. Ну, да обожмём.
БАТРАК
Кулак не ошибся: семилетний Савка оказался отличным подпаском.
Целый день с рассвета дотемна птицей носился он за проказливой хозяйской скотиной. Кругом пастбища кольцом лежали хозяйские и соседские - помещичьи - поля и манили скотину пышными всходами.
Савка уже отлично знал, что будет, если скотина туда заберётся.
Будет потрава.
Будет поимка и арест преступной коровы или овцы.
Будет грозный штраф и вопли и мольбы хозяина провинившейся коровы, если он бедняк, или наёмного пастушонка, если хозяин - кулак. И спина пастушонка навек запомнит, что такое потрава.
У Савки за всё лето не было ни одной заметной потравы, и этому благополучию спина его обязана была исключительно ногам. Неутомимо мелькали целый день - бесконечный летний день - его босые пятки по прошлогоднему жнивью. Чуни давно не выдержали, развалились. Зато пятки стали твёрдыми, как кость, вернее, как комки сухой, растрескавшейся земли. Только эти земляные растрескавшиеся пятки были живые, сочились по трещинам кровью… Их кололо нестерпимыми иглами, когда в трещины попадало колючее жнивьё.
Днём постоянное напряжение отвлекало внимание от боли, зато ночью она становилась просто нестерпимой. Пятки зудели, горели, чесались до слёз, до исступления. И когда падающий от усталости ребёнок забывался на мгновение сном, пятки тотчас же его будили и заставляли тереть их о землю. И так все ночи… И ничья рука за всё лето ни разу не прикоснулась к этим пяткам, не вымыла, не распарила, не смазала жиром глубокие трещины.
Бабушка была бесконечно далеко, как казалось Савке, а для хозяина он не человек и даже не скотина (той больные копыта смажут дёгтем), а нечто вроде кнутика у старшего пастуха. Кому какое дело, как даётся «кнутику» его работа!
Лето тянулось бесконечно долго…
Стадо, по уговору, пасут до тех пор, пока снег ляжет на землю. А его всё нет и нет…
Настали осенние, длинные, холодные ночи.
Покормив пастушонка объедками после ужина, его отправляют всё в тот же холодный сарай. Изветшавшая за лето одежда мокра до нитки от непрекращающегося весь день осеннего дождя. Укрыться нечем.