Но одно из этих безбородых лиц трудно было назвать привлекательным, скорее наоборот. Это малосимпатичное, узкое, вытянутое, как лисья морда, лицо принадлежало Кривозубому Хорьку. Не отличавшемуся ни бычьей силой, ни особенной меткостью стрельбы из лука, ни умением метать без промаха в цель копьё, топор или нож, ни ловкостью в единоборствах, как другие воины вождя, 18-летнему Хорьку, тем не менее, два месяца назад выпала в жизни великая удача. После того как он вызволил вождя из западни, в которую тот угодил во время ночного набега на скифское селище минувшей осенью, Медвежья Лапа посчитал Хорька отчаянным храбрецом, не побоявшимся рискнуть ради него собственной головой, и взял его в свою дружину. И с тех пор с прежней, полной трудов и лишений, жизнью в родном селении было покончено и началась совсем другая - сытая, вольготная, беззаботная. Прежние детские мечты научиться общаться с незримым миром духов и стать шаманом, как старший брат его матери Совиная Голова, у которого, при том, что он отродясь не гнул спину ни на какой работе, дом всегда был - полная чаша, тотчас были забыты. Все его усилия теперь были направлены на то, чтобы удержаться и закрепиться на Медведь-горе. И Хорёк старался не упустить случая услужить вождю, матери вождя, женщинам вождя, младшим братьям и старшим дружинникам вождя.
Одетый в белый овчинный тулуп, Хорёк, сидя на мешке с зерном, с волчьей жадностью, оставшейся в нём с голодных детских лет, поглощал прихваченную в дорогу снедь. Из одной сумы с ним утоляла голод сидевшая бок о бок на соседнем мешке девушка лет 15-ти, с таким же, как у него, вытянутым вперёд, узким, курносым и всё же куда более миловидным и привлекательным лицом. То была сестра Хорька Прыткая Ящерка. В их селении из трёх десятков полуземлянок, разбросанных по ущелью по обе стороны впадающего в Харак ручья, она считалась одной из лучших красавиц. Дядя-шаман даже хотел взять её в жёны своему сыну по имени Кабанье Рыло - первому в их селении среди сверстников Хорька вожаку и забияке, от кулаков которого с малых лет не раз крепко перепадало и Хорьку, но когда Хорёк вдруг вознёсся под самые облака, сделавшись слугою и воином вождя, их мать Серая Крыса заартачилась - не хотела продешевить.
Мать Хорька и Ящерки, Серая Крыса, к сорока годам заметно постарела, усохла, лицо её пожелтело и покрылось, точно паутиной, сетью мелких морщин. Крыса была мастерица варить крепкое пиво и душистую медовуху, чем и завлекала в свою убогую хижину мужчин, с которыми и сама любила выпить. Отец Хорька и Ящерки давно погиб. Последние несколько лет в их хижине хозяйничал 35-летний тавр по имени Козлиная Борода, которого Крыса приманила не столько совместными попойками, сколько прелестями своей подросшей дочери. Беречь невинность среди таврийских девушек было не в обычае: та, которую никто не попробовал к 15-16-ти годам, считалась никому не нужной дурнушкой и, если учесть, что женщин среди тавров было куда больше, чем взрослых мужчин, доля её была незавидной. Поэтому Ящерка, едва войдя в возраст, приохотилась на пару с матерью ублажать её сожителей.
До появления Козлобородого, Крыса, постоянно пьянствуя и не утруждая себя работой, жила с тремя своими выжившими детьми (была ещё младшая дочь Вертишейка) очень бедно. Козлобородый, занимавшийся весьма прибыльным делом - поиском в лесу пчелиных дупел и добычей мёда, привнёс в их бедную хижину какой-никакой достаток. В отличие от Ящерки, с Хорьком у него отношения сразу не сложились. Строптивого и ленивого подростка, с которым мать уже не могла сладить, Козлобородый сразу взял в ежовые рукавицы, принуждая, словно упрямого мула, к повиновению и труду увесистой палкой, сыромятным ремнём и крепким кулаком, так что Хорёк по целым дням, особенно в тёплую пору, пропадал в лесу, избегая показываться дома.
Когда никчёмный Хорёк, которого все в селении считали слабаком и трусом, вдруг оказался в дружине Медвежьей Лапы, его сородичи (и больше всех его мать Серая Крыса и её вечно искусанный пчёлами сожитель) были изумлены и поражены не меньше, чем если б в их ущелье с неба вдруг свалилась Луна. Впрочем, большинство односельчан считали, что долго Хорёк там, на горе, не продержится - скоро Медвежья Лапа поймёт свою ошибку и Хорёк, получив хороший пинок под зад, кубарем скатится вниз и прибредёт домой, как побитая собака...
И вот, два месяца спустя, Хорёк впервые появился в родном селении, но не как побитый пёс, а с отрядом сборщиков полагающихся вождю даней.
Остановившись перед возвращением на Медведь-гору на ночёвку в родном селении, Хорёк сразу побежал в материнскую полуземлянку, схватил за руку Ящерку, очень похорошевшую за прошедшие лето и осень, и потащил её в дом дяди-шамана, где устроились ужинать и ночевать старшие дружинники во главе с младшим братом вождя Медвежьим Хвостом. Прислуживавшая за ужином вместе с самыми симпатичными девушками селения, мечтавшими обратить на себя внимание воинов вождя и попасть на Медвежью гору, Прыткая Ящерка глянулась падкому до юных красоток молодому брату вождя больше других. К огорчению пировавшего вместе с отцом и гостями Кабаньего Рыла, тотчас с мстительной радостью подмеченному сидевшим рядом Хорьком, Медвежий Хвост с приятелями посчитали, что она достаточно хороша, чтобы представить её "на досмотр" вождю. Живописуя сладкую жизнь женщин на Медведь-горе, Медвежий Хвост обещал льнувшей к нему, млея от восторга, девушке, что после того как она наскучит вождю, он заберёт её себе.
И когда Хорёк уводил Прыткую Ящерку в дом Совиной Головы, и когда, приведя её утром обратно и велев одеться во всё лучшее, объявил матери, что забирает сестру на Медвежью гору, Козлиная Борода вёл себя тише воды, ниже травы. С удовольствием глядя на его смурную рожу, когда Козлобородый по его властной команде покорно выносил из хижины и увязывал на мула два больших липовых бочонка с мёдом и два тугих козьих меха с пивом, которые он с сестрой повезёт в подарок вождю, Хорёк кривил тонкие губы в мстительной улыбке...
Уплетая вместе с братом прихваченную из дома Совиной Головы снедь, Ящерка не сводила радостно сияющих зелено-карих глаз с Медвежьего Хвоста, весело гоготавшего о чём-то с дружками, развалясь на сваленных под скалой у входа в ущелье мягких тюках шагах в семи от неё, завлекательно улыбаясь всякий раз, когда его взгляд обращался на неё, что не укрылось от благосклонного внимания Хорька, рассчитывавшего, что сестра станет ещё одной немаловажной зацепочкой, которая поможет ему удержаться возле вождя.
- Что, малая, рада, что я забрал тебя из этой вонючей ямы? - спросил Хорёк, приобняв сестру левой рукой за плечо поверх белой заячьей шубки и притянув к себе.
- Рада, братик! - благодарно скосила на него искрящиеся радостью глазки девушка.
- То-то!.. Кто тебе поможет, как не старший брат!.. Ты у меня такая красавица, что, может, не Медвежий Хвост, а сам Медвежья Лапа оставит тебя у себя.
- А много у вождя жён? - поинтересовалась Ящерка, опять переведя взгляд на пленившего минувшей ночью её сердце Медвежьего Хвоста.
- Много-о! - осклабился Хорёк. - Кто попадает на Медвежью гору - все его! Там сейчас с ним живут сотни две отборных воинов - все удалец к удальцу, и сотни три самых красивых баб.
- Ого! - приуныла Ящерка.
- Да! И не только наши таврийки, но есть и скифянки, и гречанки, - прижмурился, как кот на сметану, Хорёк. - Но Медвежья Лапа любит объезжать новеньких лошадок. Ха-ха-ха!.. Большинство задерживаются у него на одну-две ночи, но есть и такие, что живут в его доме по полмесяца и даже больше. Но если не с вождём, то с любым его воином тебе там будет лучше, чем с Козлиной Бородой или Кабаньим Рылом.
Медвежий Хвост объявил конец привала. Споро погрузив и увязав на коней и мулов тюки с поклажей, отряд втянулся в расколовшее северный склон Медвежьей горы ущелье. В конце его, где выбивавшийся из-под скалы ручей был перегорожен обледенелой каменной стенкой, образуя небольшое озерцо, из которого обитатели горы брали воду, тропа, вильнув вправо, круто пошла в гору, и шедшие сзади погонщики принялись с грозными криками вовсю лупить палками по конским крупам, побуждая животных карабкаться с тяжёлым грузом наверх. Миновав небрежно охраняемую четырьмя гревшимися в сторонке у костра стражами калитку в перегораживавшей наверху тропу невысокой каменной стене, тавры оказались на покатой "спине" горы.