Заклинания шамана были услышаны: утро выдалось на загляденье - морозным и солнечным, - ровно то, что нужно для доброй охоты.
Едва снежный гребень Большого Хребта окрасился в нежные лиловые тона, Медвежья Лапа, три его брата и восемь десятков старших по возрасту дружинников, основательно вооружившись удобными для метанья короткими копьями, рогатинами, топорами, луками и ножами, бесшумно спустились во всё ещё покрытое мраком ущелье Напита. Пройдя немного дальше вниз по течению, охотники вошли в другое, более узкое и глубокое ущелье, прорезанное левым притоком Напита, огибавшим Медвежью гору с запада и юга. Растянувшись цепочкой, они укрылись за выступами скал, крупными валунами, стволами деревьев и обсыпанными снегом кустами по обе стороны закованного льдом и заметенного снегом потока.
Выждав, когда снега на Большой Спине заискрились в лучах вынырнувшего по ту сторону из моря солнца, шесть или семь десятков молодых воинов (и в их числе Хорёк) и два десятка опытных в выслеживании зверя псов, с риском для жизни спустились по крутым, обледенелым, заснеженным склонам в самый конец южного ущелья, отделяющего Медвежью гору от главного хребта, - туда, где начинает свой недолгий бег по камням вокруг материнской горы к Напиту прыткая Оленья речка. Оказавшись на дне ущелья, тавры разом заверещали, заулюлюкали, застучали палками по камням и древкам копий, у кого они были - затрубили в турьи рога; собаки с звонким радостным лаем ринулись на поиски дремавшего в полутьме ущелья зверья. Всполошенные поднявшимся гвалтом, звери устремились по заваленному глубоким снегом ложу ущелья к спасительному выходу.
В том месте, где ущелье, с бегущей подо льдом речкой, огибая юго-западный отрог Медвежьей горы, поворачивает на север, убегающих от шумной ватаги загонщиков зверей ждали первые охотники. Пропуская всякую мелочь, вроде зайцев, лисиц, косуль, волков, они били из засады проносящихся мимо оленей, лосей, туров, кабанов. Часть зверей пыталась уйти в горы по спускавшимся в ущелье с юга и запада узким, густо заросшим кустарником и лесом оврагам, но всюду натыкалась на острые стальные жала копий, рогатин, сокрушительные удары секир стоящих на пути охотников. Некоторые падали в снег с расколотым черепом или пропоротым боком, но основная масса - хищники и травоядные вместе, охваченные паническим страхом, неслись по заметно расширившемуся ущелью дальше к Напиту, где их ждали главные силы охотников во главе с Медвежьей Лапой.
Нескольким матёрым турам всё же удалось с разгону проскочить стоявший на повороте охотничий заслон во главе с Медвежьим Хвостом и уйти в спускающийся с западного хребта овраг. Всадив копьё в переднее бедро передового самца, Медвежий Хвост едва успел отскочить с пути разъярённого зверя за массивный валун. Провожая глазами самца и двух ужаленных копьями его товарищей самок, уходивших крупными скачками по глубокому рыхлому снегу вглубь оврага, Хвост решил, что грех будет упустить такую ценную добычу. Оставив одного дождаться приближающихся с запада загонщиков, чтобы направить часть из них в овраг за добычей, шестеро охотников во главе с Медвежьим Хвостом, сжимая в руках резные древка секир (копья и рогатины у всех уже были израсходованы), устремились в погоню по кровавой дорожке, пробитой в снегу израненными турами.
Кривозубый Хорёк, увлечённо гнавший криками, стуком и свистом зверей по ущелью в первых рядах, оказался в числе тех двух десятков, кого старший дружинник по прозвищу Заячья Губа (верхняя губа у него была, как у зайца, разорвана пополам) направил в уходивший между отвесных скал на запад овраг на подмогу Медвежьему Хвосту. Хорёк, мысленно ругая себя за ненужную спешку, свернул в овраг весьма неохотно, его охотничий запал сразу пропал: тащить по горам тяжеленную тушу лесного быка было, как для его слабых рук, работой чересчур тяжёлой и крайне нежелательной. Но скоро ему пришлось корить себя за то, что промедлил: те, кто устремились в овраг первыми, вскоре обнаружили добитую воинами Медвежьего Хвоста самку тура и, ухватив за хвост и ноги, поволокли обратно. Хорёк попытался было пристроиться к ним, но парни погнали его вслед другим вверх по протоптанной по колено в снегу узкой тропе, то ломившейся сквозь заиндевелые кусты, то перескакивавшей через лежащие на пути стволы поваленных деревьев, то проваливавшейся в текущий под снегом ручей. Досадуя на свою промашку, Хорёк понял, что ему придётся тащить самого дальнего и наверняка - самого крупного и тяжёлого тура. Оставалось надеяться, что остальным турам удастся уйти из оврага в нависающие обрывистой дугой на западе горы, принадлежащие уже соседнему племени Волка, и тогда Хорёк вернётся вместе с Медвежьим Хвостом в ущелье налегке. Эта мысль побудила его вновь замедлить шаг. Сделав вид, будто подвернул ногу, он всё больше отставал от мелькавших вверху между камнями и деревьями товарищей.
Но вот отмеченный тёмными кровавыми пятнами след туров и их преследователей вывел из оврага на залитый искристым светом выкатившегося на Большую Спину солнца пологий верх горного хребта. Хорёк остановился. Следы меховых сапог свидетельствовали, что Медвежий Хвост с товарищами, увлечённые охотничьим азартом, углубились в чужие владения, видимо, рассчитывая добить теряющих силы зверей и утащить их на свою территорию до того, как здесь появятся соседи-"волки".
С осторожностью осмотревшись и прислушавшись, Хорёк ничего подозрительного не обнаружил и скрепя сердце двинулся по тянувшейся между тёмными стволами могучих дубов на запад дорожке, тяжело опираясь на копьё и припадая на будто бы вывихнутую правую ногу. Пройдя шагов триста, он услышал негромкие, радостные голоса. Обойдя покрытый снеговой шапкой огромный крутобокий валун, Хорёк увидел лежащую шагах в тридцати, в заросшем густым высоким кустарником распадке между двумя горными склонами, тёмно-коричневую, с кровавыми подтёками, турью тушу и десяток обступивших её молодых воинов, опутывавших верёвками рога и передние ноги, готовясь волочить её обратно. Чуть дальше, возле перегородившего распадок толстого ствола отжившего свой век граба, застыл чёрной горой в глубоком снегу и второй тур - настоящий гигант, стоивший того, чтоб так далеко за ним гнаться. Вокруг него, восхищённо похлопывая ладонями неподвижную тушу, топтались шестеро старших дружинников, а чуть поодаль, около турьего зада, стояли, переводя дыхание после затяжной пробежки, четверо молодых.
Медвежий Хвост, скаля в довольной улыбке белые зубы, счищал с широкого лезвия своей секиры кровь налипшим на поваленном стволе граба снегом. Вдруг рядом с ним в шершавый ствол с глухим стуком вонзилась стрела. Хвост инстинктивно присел в наметенный под стволом сугроб, глядя округлившимися глазами на дрожащее на расстоянии вытянутой руки тёмно-серое соколиное оперение вражеской стрелы. Следом за братом вождя попадали в снег, ища укрытия, кто за турьими тушами, кто в заснеженных кустах, старшие и молодые дружинники. Рыская тревожными взглядами по поросшим дубами, грабами и соснами склонам, они торопливо снимали из-за плеч луки (щитов, понятное дело, ни у кого не было), доставали из колчанов и накладывали на тетиву стрелы.
Хорёк, собравшийся уже было спускаться в распадок к товарищам, увидев, как они попадали в снег, будто поваленные ветром, испуганно присел на дрогнувших ногах и позадковал на карачках за валун. С трепещущим как осиновый лист сердцем, он медленно оглянулся, страшась увидеть нацеленные в спину копья "волков". К его великой радости сзади никого не оказалось: если "волки" не затаились где-нибудь в укрытии (а это было вполне вероятно), путь к бегству пока что был свободен.
В этот момент он услышал донёсшийся с дальнего склона звучный насмешливый голос: