То, что Канит в любое ненастье по целым дням пропадает где-то в степи, с приходом зимы стало всерьёз беспокоить Зорсину: как бы парень не простыл и не захворал, подобно Мирсине, - потерю ещё и младшего сына, и так едва не погибшего недавно от рук тавров, её материнское сердце не перенесёт. Она поделилась своими опасениями с Синтой и Скилаком. Особенно удивляло, что Канит отдалился от компании своих дружков, того же Сакдариса, с которым раньше был неразлейвода, и уносился на охоту всего с парой слуг.
Вождь на опасения жены лишь махнул рукой: Канит и прежде никогда не был домоседом, пусть себе тешится - ничего с ним не случится. Синта же предположила, что Канит ездит к Фрасибуле, на которую он и раньше тайком засматривался.
Хорошо, если так! Зорсина решила проверить и поручила конюху Лимнаку потайки проследить, куда ездит Канит.
Лимнак сперва съездил в селище и допросил именем вождя сопровождавших Канита парней, но те, верные данному Каниту слову, заверили, что гоняются с Канитом с утра до вечера по пастбищам за зверями, а обедают в кошарах с чабанами, которым и отдают часть добычи. Пришлось Лимнаку на другой день скрытно поехать за ними. Те и вправду азартно гонялись всё утро на южном плато за наполоханным Лисом мелким зверьём, а потом заехали в одно из разбросанных по взгорью пастушьих стойбищ.
Понаблюдав с опушки сосновой рощи, Лимнак определил, что то кошара октамасадова чабана Хомезда. Подъехав к знакомому чабану Орхаму, пасшему с сыном на горке неподалёку овец, Лимнак, будто бы ехавший в пасшийся дальше к западу табун вождя, указав плетью на привязанного внизу к кибитке канитового коня, шутливо спросил, что это привело младшего сына вождя в чужую кошару? Уж не влюбился ли он в одну из орхамовых дочек?
Бросив взгляд на старшего сына, следившего с соседнего горбка не так за овцами, как за происходившим в стойбище, Орхам, вздохнув, ответил, что Лимнак угадал: только Канит ездит сюда не к его дочке, а к невестке - жене его сына Хомезда.
- Вона как! - Лимнак удивлённо шевельнул бровями, бросив взгляд на юное, нахохлившееся под чёрной бараньей шапкой лицо Хомезда. - Так этот твой птенчик уже и женой обзавёлся?
- Он взял жену и младеня сгибшего на недавней войне старшего брата Иргана, - пояснил Орхам.
- А-а, ну это святое, - согласился Лимнак.
- Послушай, Лимнак, - решился попросить Орхам после небольшой заминки, - поговори с вождём, а? Мне-то на Канита жаловаться не с руки - ведёт он себя пока пристойно... Пусть вождь отвадит отсюдова сына: не пристало сыну вождя сманивать со двора чужую жену... Ведь и науза из вражеских волос у него ещё нет.
- А у твоего есть? - встопорщил в ухмылке усы Лимнак.
- Ну, мы простые чабаны, не воины, нам можно и без этого, теперь не старые времена, - возразил Орхам и опять грустно вздохнул. - Жалко мне сына. Сам видишь, как Канит здесь - мой Хомезд темнее тучи. Любит её... А Каниту она зачем? Так только - малость побаловаться... Грудничок у неё полугодовалый... Так что, Лимнак, скажешь вождю, а?
- Скажу...
По пути в Тавану Лимнак благоразумно решил не мешаться в это дело, не наживать в Каните врага. Он доложил госпоже Зорсине, что Канит со слугами и Лисом полдня носился по южному взгорью за зверями, а после они заехали обогреться и пообедать в кошару старика Хомезда.
А Каниту чем дальше, тем больше становилось невмоготу быть вдали от Зобены. Он ни о чём и ни о ком не мог думать, кроме неё, словно она опоила его колдовским зельем. Лёжа без сна в своей холодной постели или ожесточённо вонзая свой окаменевший "бивень" в податливую мякоть акастиного лона, он с горечью и сердечной болью представлял, как в этот самый час его сверстник Хомезд, с довольной улыбкой, вминает в кошму Зобену, без устали охаживая её поочерёдно во все дыры, или Зобена, вскрикивая от сладкой боли, скачет галопом на крепком "жеребце" свёкра Орхама... Видеть в мыслях такие картины и знать, что наверняка всё так и есть на самом деле, было мучительно. Ну почему не ему, сыну вождя, а простому пастуху выпало такое счастье?!
Переводя дух под боком у пышущей теплом получше глиняной жаровни Акасты, продолжавшей ласково теребить его подуставший "игрунок", Канит наконец придумал, как заполучить вожделённую Зобену и одновременно распроститься с поднадоевшей ему женой старшего брата. Возликовав неожиданно пришедшей в голову мысли, он резко повернулся к Акасте и на радостях принялся что есть силы тискать её пышные студенистые сиськи, целовать раскрытые в сладком стоне влажные губы, мягкую гладкую шею, пухлое плечо, распаляя себя для новой атаки.
Уходя под утро от Акасты, Канит поленился скакать через забор и вернулся на свой двор через тихо скрипнувшую калитку. Если не в этот раз, то в следующий, мало и чутко спавшая старуха Госа заприметила, как он по-кошачьему крался с радамасадова двора. Она сразу догадалась, что Канита пригрела в своей постели заскучавшая вдали от мужа Акаста. Но Канит мог сказать, что ночевал у служанки, поэтому, дождавшись, когда он следующей ночью бесшумной тенью выскользнул из дома на двор, а со двора на улицу, Госа, выждав часок, тихонько пробралась на двор старшего внука. Сторожевые псы на обоих дворах, не понаслышке знакомые с клюкой суровой старухи, при её появлении поспешили попрятаться. Прислонив ухо к закрытому ставнями окну акастиной спаленки, Госа какое-то время прислушивалась, затем, покачав головой, спряталась в хлеву с козами на противоположной стороне двора.
Удостоверившись, что её догадка верна, утром Госа уведомила о своём открытии Скилака и Зорсину.
Вождь решил не сообщать неприятную новость Радамасаду, дабы не возбуждать в нём вражду к младшему брату, а уладить дело по-семейному тихо. Госа потребовала, чтобы Скилак хорошенько выпорол блудодеев, чтоб в другой раз неповадно было, но Акасту вождь сечь отказался: вдруг приедет Радамасад, а на ней следы плети? К тому же, её можно понять: бабёнка в самом соку, а месяцами живёт без мужа. Скилак поручил Госе и Зорсине самим по-тихому поговорить с Акастой, предупредить, что в другой раз пощады ей не будет.
- А Канита придётся-таки отправить весной за полоном, - вздохнул Скилак, поглядев на Зорсину. - Вырос жеребчик - кровь молодая спать по ночам не даёт. Нужно поскорей оженить его, дабы не блудил по ночам с чужими жёнами...
После завтрака, когда Канит, как всегда, побросав в дорожную торбу десяток своих любимых пирожков с вишнями и яблоками, которыми угощал в стойбище девушек, намылился бежать на конюшню, Скилак зазвал его к себе в комнату. Сердце Канита тревожно ухнуло вниз: "Вот оно! Похоже, началось... Наконец-то!"
Вошедший следом Скилак, притворив некрашеную дощатую дверь, схватил Канита, остановившегося у порога с опущенными в недобром предчувствии долу глазами, за ухо. Больно сжимая и закручивая верхний край уха твёрдыми, как железо, пальцами, вождь накинул на дверь крючок и потащил сына, как нашкодившего щенка, на середину комнаты.
- Ну, стервец, давай, поведай отцу, к кому таскаешься по ночам на братний двор? - приглушая голос, прошипел угрожающе Скилак. - Да не вздумай врать вождю!
- Ай-яй-яй! Отец, пусти! Не убегу! - кривясь от боли, взмолился Канит.
- Ну! - сдавил ещё больнее сыновнее ухо Скилак.
- Ой, больно!.. Вождю, может, и соврал бы, а отцу скажу правду: к Акасте. О-ох!
Скилак полагал, что Канит станет юлить, изворачиваться, выгораживать любовницу, а он сходу сдал её - слабак! Немного разочарованно, Скилак выпустил из пальцев ухо сына, которое тот тотчас принялся растирать ладонью, пытаясь утишить боль.
- Так-то ты, паршивец, бережёшь честь старшего брата? - Скилак снял с гвоздя висевшую над ложем плеть. - Ну-ка, приспусти портки.
- А чё мне её беречь, раз Радамасад её не бережёт? - огрызнулся Канит. - Он уже сколько с ней не живёт, знать она ему опостылела.
- А ты, значит, решил подобрать?
- Ну а что? Я ведь не чужой какой. Кому, как не младшему брату утешить в горе жену старшего?