- Ты не держись за портки, скидай, не стесняйся! Сейчас я тебя потешу... Ишь ты, утешитель. Вражьей крови ещё не пробовал, а на бабу уже залез...
- Так ты же сам не пустил меня на войну! Где я теперь врагов найду?!
Приспустив штаны, Канит опустился перед отцом на колени.
- Бей, отец, только Акасту не тронь. Она не хотела. Это моя вина. Я попросил научить меня, чтоб потом не оплошать с Фрасибулой.
- Гм!.. А служанок тебе, поганец, для науки мало?
- Мало, отец! - вскинул голову Канит. - И все уже старые да некрасивые... Отец! Возьми к нам в дом новую служанку, и клянусь священным огнём Табити - я навсегда забуду дорогу к Акасте!
- Ну-ну... И кого же ты хочешь нам сосватать? - ухмыльнулся Скилак.
- Зобену. Вдову чабана Иргана.
- Хорошо хоть не жену... Это к ней ты каждый день ездишь?
Канит опустил голову и покраснел, как накрученное отцом ухо.
- К ней.
- Что, хороша вдовушка?
Канит опять вскинул на отца засиявшие надеждой глаза.
- Так хороша, что я жить без неё не могу... Отец! Забери её к нам. Нечего ей там киснуть в кошаре! После того как я... стану воином и женюсь на Фрасибуле, я хочу взять её второй женой.
- Гм!.. Ну, ладно, там будет видно... - решил Скилак. Судя по спокойному, мирному тону, гнев его на сына успел перекипеть. - Но поучить тебя за то, что тайком пакостил брату, всё-таки надо. Акасту, так и быть, драть не стану, а тебя выпорю за двоих, как что не обессудь.
- Пори, отец, только забери в дом Зобену! - почти радостно воскликнул Канит.
- Ладно, ладно, посмотрим... Затисни в зубах башлык и терпи, раз уже взрослый, не пугай сестёр и соседей криком.
Затиснув голову Канита между ногами, Скилак с чувством, с толком, с расстановкой спустил кожу с его ягодиц. Закончив, он заботливо помог достойно выдержавшему экзекуцию сыну встать на ноги.
- Добро, сынок... - Вождь ласково потрепал Канита по мокрой щеке. - Теперь ступай к себе, отдохни деньков пять от любовных утех... А как сможешь снова садиться на коня, будешь каждую ночь ездить в дозоры, чтоб некогда было шляться по чужим дворам. А спросят, за что получил, скажешь, нагрубил бабке Госе. Понял?
Поддёрнув штаны, Канит кивнул.
- А Зобена, отец?
- А насчёт новой служанки мы с матерью подумаем, - неопределённо пообещал Скилак.
Натянув на глаза искусанный башлык, Канит вышел из отцовской комнаты и, придерживаясь рукой за стену, поплёлся к себе.
Новость о том, что Канит, оказывается, влюблён во вдову одного из октамасадовых чабанов, которой Скилак поделился с жёнами, высказав намерение как-нибудь съездить поглядеть на эту бабёнку, которую Канит просит взять к ним служанкой, разумеется, тут же стала известна Синте и другим служанкам вождя и, конечно, сёстрам Канита. В Мирсине новость о любви брата к пастушке с новой силой всколыхнула начавшие было утихать мысли о собственной безвременно погибшей любви. Но женское любопытство превозмогло: утерев слёзы, она поспешила вместе с сестрой к брату за подробностями, но увидев, что Каниту сейчас не до разговоров и утешений, отложила расспросы, пока ему не станет легче.
Тем временем искажённые языкатыми служанками слухи, что юный Канит потерял голову то ли от вдовы, то ли от жены одного из октамасадовых пастухов и даже выказал желание взять её в жёны, за что был нещадно высечен отцом (в то, что Канит нагрубил бабке Госе никто не поверил), перекинулись через улицу на подворье Октамасада. Жёны Октамасада тотчас послали Сакдариса к Каниту выведать подробности.
Сакдарис застал Канита в обнимку с Лисом, приведенным по его просьбе малой Госой к нему со двора, где Лис с утра не находил себе места оттого, что молодой хозяин всё не выходит из дому. Вытянувшись с закрытыми глазами на животе под чёрной буркой, которой его заботливо накрыла после обработки ран Синта, Канит тешил себя надеждой, что страдает не зря, и после наказания будет для него и награда.
Приподняв бурку и глянув на ободранный до кровавого мяса зад Канита, Сакдарис, изумлённо присвистнув, спросил, за что же отец его так отделал?
- А-а... глянь, не стоит ли кто за дверью, - приоткрыв правый глаз, попросил слабым полушёпотом Канит.
Просунув между висевшей в дверном проёме вороной конской шкурой и притолокой круглую белёсую голову (утеплённый внутри белым заячьим мехом башлык он держал в руке), Сакдарис зыркнул в коридор. Вернувшись к постели "раненого", он уселся на прежнее место у изголовья и, наклонившись поближе, вполголоса сообщил:
- Никого... Ну?
Канит тяжко вздохнул.
- Я обозвал бабку Госу старой каргой.
- Ну, ты даёшь! Хе-хе!.. А за что?
- За то... она ударила палкой Лиса.
Дрожащей от слабости рукой Канит погладил морду своего любимца, свернувшегося калачиком у самого его лица.
- Ну и, значит, правильно тебе всыпали. Старших надо почитать. Хе-хе-хе! - хохотнул Сакдарис, скрывая досаду, что Канит не захотел сказать ему правду. - Ну, ладно, братуха, я пойду.
- Угу, - согласился Канит.
- Ну, давай, поправляйся. Не переживай - дня через три-четыре всё заживёт, как на собаке! Хе-хе-хе!
Натянув на голову башлык, Сакдарис потрепал Лиса по загривку и шмыгнул за дверь.
Сакдариса мельком увиденная в кошаре старого Хомезда красавица Зобена тоже не оставила равнодушным. Несколько раз, в погожие деньки (Сакдарис не любил почём зря мёрзнуть или мокнуть), он наведывался в кошару Хомезда, будто бы с поручениями отца проверить, всё ли в порядке с овцами, но увидеть Зобену не удавалось - та пряталась в шатре, избегая показываться на глаза сыну хозяина. Поняв, что с красавицей пастушкой у него не выгорит, чем таскаться, подобно Каниту, изо дня в день к дальней кошаре, ленивый Сакдарис предпочёл утешаться ласками более доступных и покладистых девок и бабёнок из Таваны.
Разъезжая на другой день после происшествия с Канитом во главе дозорного отряда по обращённому в сторону Таврских гор краю южного плато, Скиргитис небрежно поинтересовался у ехавшего рядом Сакдариса, что это за пастушка, из-за которой вчера пострадал зад Канита. Сакдарис охотно рассказал о пурге, застигшей их в начале зимы на этом плато во время охоты, и как, набредя на кошару старика Хомезда, они обнаружили там, среди навоза, настоящий самоцвет - молодую вдову старшего внука старика, убитого недавно на Боспоре вместе с Савмаком, в которую Канит сразу же втрескался настолько, что даже надумал на ней жениться, не добыв голову первого врага, за что и получил вчера от вождя такую порцию "горячих", что не сможет сесть на коня ещё дней десять, хе-хе-хе!
Заинтересовавшись, Скиргитис пожелал взглянуть на эту кралю. Устроив своему отряду привал над обрывом Напита, Скиргитис поскакал с братом и двумя телохранителями к расположенной неподалёку кошаре старика Хомезда.
Поравшиеся на подворье девушки, заметив спускающихся по косогору всадников, подумали сперва, что это скачет Канит, два дня уже не появлявшийся возле кошары, но узнав сыновей хозяина, быстренько юркнули в один из шатров. Но Скиргитис был не из тех, от кого можно было так легко улизнуть. Небрежно ответив несколькими словами на традиционные вопросы о здоровье и благополучии хозяина и его домашних и подобострастные поклоны выбежавшего встречать хозяйских сыновей старика Хомезда, Скиргитис, в свою очередь, поинтересовался всё ли благополучно в кошаре и много ли хозяйских овец уже пало. Не слушая испуганных бормотаний старика, въехав во двор, он пружинисто спрыгнул с покрытой ярким, как персидский ковёр, чепраком конской спины в утоптанный множеством ног и усыпанный мёрзлыми конскими "яблоками" снег. Сунув узду в руки Хомезда, он велел позаботиться о кобыле и, не дожидаясь приглашений, уверенно вошёл в шатёр, куда минуту назад скрылись девушки. Так же кинув повод своей буланой кобылы Хомезду, Сакдарис поспешил за старшим братом. Двое их телохранителей, привязав к кибитке рядом с хозяйскими своих коней, остались пока снаружи.
Любезно поздоровавшись с порога с застигнутыми врасплох его вторжением женщинами, Скиргитис, мельком скользнув взглядом по зардевшимся в отблесках тлеющего лёгким дымком в очаге полена лицам сестёр-малолеток, впился клещами в колыхавшую на руках по другую сторону очага хныкавшего младеня молодку. Вошедшему следом за Сакдарисом старику Хомезду, пригласившему сыновей и слуг хозяина в соседний шатёр перекусить и обогреться, успевший удобно умоститься на кошме около Зобены и гревший, глядя на неё с кошачьей улыбкой, над огнём озябшие на морозе руки Скиргитис велел тащить угощение сюда, поскольку им, молодым, скучно со стариками, и из рук хорошеньких девушек еда и питьё для них будут вдвое вкуснее и слаще. Зобену, хотевшую было идти носить вместе со свекровью и золовками из соседнего шатра еду рассевшимся вокруг очага мужчинам, Скиргитис удержал за руку возле себя, сказав, что проворные сестрички справятся и без неё, а она пусть лучше покормит своего проголодавшегося младеня. Но полюбоваться, как Каниту, своей нагой грудью она ему не дала, сказав, что недавно кормила. И правда, скоро малыш затих и уснул, согретый и укачанный ласковыми материнскими руками.