Неповторимую эпическую силу русской оперы он оценит много позже…
Притворства и ханжества Савва не терпит.
«3 февраля. Чистый понедельник. На всех какое-то постное выражение лица, от этого сам строишь рожу еще постнее».
Но Савва еще философ-реалист. «Я решительно болею сериозно, — записывает он вдруг, — надо хоть здоровье сберечь, это главная вещь в жизни, самая драгоценная вещь. Без здоровья и ни на что не нужны и познания и образованность, все пойдет к шуту».
Молодость любит прикинуться мудрой старостью. Савва самокритичен, и его дневник не лишен самобичевания: «Все-таки мой дневник не достигает своей цели: ну что в том, что я пишу… Назначение дневника в изложении мыслей, таких, какие именно в это время кажутся мне справедливыми, так чтобы впоследствии интересно было взглянуть на образ моих мыслей в 16 лет».
Записи Савва вел только два с половиной месяца, но и за это ему спасибо. Мыслей своих он так и не записал, но поток его жизни схвачен. В шестнадцать лет юноша не был ни глубоким, ни целеустремленным, ума большого не выказал. Великих стремлений в душе не сыскалось. Конечно, Савва за крестьян и против крепостничества, но не потому, что дорога свобода — так удобнее, как бы крестьяне не взбунтовались.
И все-таки дневнику, даже самому искреннему, доверять нельзя. Савва был такой, каков его дневник, но он еще не знал себя. Может быть, это черта русского северного человека — пробуждаться со всеми своими страстями не раньше, чем снег стает.
Садко — богатый гость
Господин Авилов лицом к лицу столкнулся в коридоре Московского университета с Саввой Мамонтовым.
— Господин Мамонтов, вы зачем здесь? — изумился бывший директор гимназии.
— Затем же, зачем и вы, — ответил Савва.
— Я инспектор студентов Московского университета.
— А я студент Московского университета. Потрудитесь справиться в канцелярии.
Проник в студенты Савва Мамонтов, однако, нечестно. Его друг учитель физики Вильканец посоветовал поступать в Петербургский университет и назвал ему человека, который сдал за Савву экзамен по латинскому языку. Получив право именоваться студентом, Савва перевелся с Васильевского острова на Неве на Моховую, на юридический факультет Московского университета.
Сохранился документ о времени поступления Мамонтова в Московский университет.
«Свидетельство
Дано, вследствие прошения, сыну Потомственного Почетного Гражданина и Чистопольского I гильдии купца Савве Ивановичу Мамонтову для предоставления при поступлении его в Императорский Московский университет в том, что он, Мамонтов, поведения хорошего. Мая 18 дня 1860 года Московский Оберполицмейстер свиты его Величества генерал майор». Подпись неразборчива.
О своей студенческой учебе Савва Иванович так напишет: «Посещал лекции с интересом, но и с большим вольнодумством».
Савва тотчас попадает в кружок «передовых студентов». Сборы — в фотографической лаборатории Александра Филипповича Федотова, тоже студента. Все говорят и все курят. Дым искажает лица, но не может погасить огонь в глазах. Человечество рано или поздно скинет оковы тирании, разрушит границы и соединится в единое трудящееся, процветающее братство.
Савва, вскидывая руку, чистым, звенящим, как струна, голосом произносит строки «Вольности»:
Савва читает так вдохновенно и так просто, что к нему бросается с объятиями сам Федотов:
— Ты обязательно должен быть у Секретарева.
О Секретареве Савва наслышан. В доме Секретарева собирается самодеятельный кружок любителей драматического искусства. Среди его членов писатели Островский, Писемский, князь Кугушев, профессор университета Усов.
Савву прослушивает сам Александр Николаевич. В кружке решено ставить «Грозу». Автор для себя оставил Дикого, а Савве отдал роль Кудряша.
— Кудряш! Воистину Кудряш! — радуется жизнелюбию Саввы Александр Николаевич.
Репетиции кончаются за полночь. Савва, приезжая домой, валится в постель. Отца он не видит неделями.
Иван Федорович никак себя не проявляет, ждет от сына мудрости. Бал не может длиться бесконечно. Но благоразумие обходит Савву стороной. Отец обеспокоен, требует взяться за ум: «Мне нужен не актеришка, а образованный, здравомыслящий юрист, которому можно без страха поручить серьезное дело. Мне нужен не фигляр, а помощник». Савва слушает, уговаривает себя быть более прилежным. Но душа не лежит к законам и параграфам, душа его поет на подмостках…