В итоге теперь я испытывал на себе всю их ксенофобию: глубокое презрение к сытому обитателю сытой столицы.
Но я не переживал: я сам приехал в этот город лишь пять лет назад – такой же, как и они, пришелец. Чужак. Гость. Сын учителя и учительницы, выросший в деревне.
Атмосфера большого мрачного здания надежно оплодотворялась тяжелой бранью. Неприхотливый крестьянский мат гудел и в коридоре, и в самом кабинете. Сленг, простой, как удар мужицкого топора о дерево, резал мой слух, заставлял напрягаться.
Темп происходящего я определил как весьма средний. Это их ошибка, зафиксировал я. Такого парня, как только что взятый подозреваемый, следует раскалывать быстро, на раз. Стоп-хлоп, и вот – клиент уже дает показания!
Но нет. Они кружили вокруг меня. Примеривались. То входили в комнату, то выходили. Один зайдет, выкрикнет грубость, пнет ногой – и убежит ретиво; второй успокаивает, вкрадчиво вопрошает, хлопает по плечу, протягивает сигаретку, но тоже уходит в какие-то смежные помещения; третий возникает энергично – совсем зверь, брызгает слюной, низко наклоняется, орет и хамит, изо рта пахнет гнилью, и я вижу, что его зубы плохие и на щеках – прыщи...
Долго, слишком долго разминали сыщики свежепойманного злодея. А надо им было сломать меня в полчаса. Гасить сразу! Сымитировать гестапо. Галстуки, белые рубахи, умные и страшные вопросы. Лампа в лицо. Не давать времени на раздумья, на анализ событий. Кто? Где? При каких обстоятельствах? Факты! Правду! Истину! По существу дела!!!
Нет – они проиграли время, предоставили мне возможность понаблюдать, сопоставить, извлечь выводы. И уяснить, что слуги закона знают обо мне многое, но не все. И – не самое важное.
Ведь они – взяли не того парня.
Мне двадцать семь лет.
Я бизнесмен. Банкир. Точнее, совладелец банка. Еще точнее: младший компаньон. Я богат. И я только что арестован как расхититель государственных средств.
Мой банк – очень маленький, мало кому известный, однако, что важно, вполне самостоятельный и устойчивый. Кроме того, что еще более важно, быстро растущий. Он, этот банк, возник из ничего в каких-нибудь три года. Мой банк. Мой ребенок, мое детище, смысл всей моей жизни, пожиратель моего времени и нервов, источник баснословных доходов. Его название не пишут на рекламных щитах, не произносят с телеэкранов большеротые девочки-модели. И слава Богу.
Правда, хозяин всего бизнеса, основатель конторы, фигура номер один – не я, а другой человек. Мой старший товарищ, босс, шеф, начальник. Мороз Михаил Николаевич.
О транзите проклятого миллиона договаривался именно он. Я же – всего лишь подчиненный. Клерк. Технический исполнитель. Мне сказали, и я сделал. Осуществил волю босса.
Шефа-начальника Михаила тоже взяли. Сегодня. Спустя полчаса после меня. Возле дверей нашей с ним конторы. Я понял это из обрывков разговоров. Но босса отпустят. А моя задача – сделать все, все, все для того, чтобы его отпустили обязательно. Вину – взять на себя.
Арест, допросы, возможное тюремное заключение – часть моей работы. Эту работу, как и любую другую, я выполню качественно. За выполнение задачи мой босс мне платит. Он уже заплатил мне круглую сумму. И заплатит еще. Босс Михаил много богаче меня, он миллионер, долларовый, и услуги такого специалиста, как я, ему вполне по карману.
Однажды, три года назад, мы с Михаилом познакомились, поговорили – и сошлись во взглядах на жизнь и ее ценности. Стали работать вместе. К обоюдной выгоде. Босс Михаил искал и успешно находил клиентов: людей, желающих укрыть свои деньги от налогов. А я – помогал. Прикрывал спину. Заботился о деталях. И готовился к тому, чтобы однажды, когда наступит время, ответить перед законом по всей строгости. Ведь неуплата податей в государственную казну – уголовное преступление.
Что мне грозило в случае поимки, краха? Три года – за неуплату, год или два за подделку документов. Но я – не люмпен. Ранее не судим. Хорошая биография. Семья, маленький ребенок. При удачном стечении обстоятельств я вообще способен отделаться условным наказанием. А это сущий пустяк. Ради денег люди идут и не на такое.
Возможно, когда-то, много лет назад, я принимал решения слишком поспешно, мыслил чересчур цинично, переоценил свою отвагу. Но теперь об этом глупо вспоминать. Я давно в бизнесе и уже увяз. А он, бизнес, не признает Уголовного кодекса.
Oбвинение в казнокрадстве, конечно, отпадет, и очень быстро. Ведь ни я, ни мой босс ничего не похитили. Давайте представим, что один покупает у другого нечто. Переводит деньги. Получает товар – и исчезает. Через год выясняется, что перечисленные деньги – краденыe. Покупатель об этом умолчал. Теперь он в бегах. Продавца же – арестовывают как соучастника.
Конечно, некоторых может смутить то обстоятельство, что проданный товар в действительности выглядел несколько необычно: как зеленые пачки наличных долларов. То есть я попросту обналичил банковский перевод. Но сути это не меняет. Я готов по всей строгости закона ответить за то, что провернул запрещенную сделку, отоварил злодеев бумажными банкнотами, нарушив при этом финансовое, валютное и налоговое законодательство. Но превратить меня в расхитителя казны я не позволю.
Я не более аморален, чем сто тысяч других таких же, как я, молодых людей, упорно вращающих колеса своих коммерций в тесноте и духоте московских офисов и контор. Легко нарушая глупые и устаревшие государственные правила игры в бизнес, они никогда не пойдут на явное воровство. Они не желают брать чужое – им важно заработать свое.
Я вам не какой-нибудь гад, мечтающий урвать куш и прожечь его по злачным хатам. Я капиталист, ясно вам? Я верю в силу наличных денег, как верят дети в Санта-Клауса.
Сумбурно излагая такие свои доводы в сторону возбужденных сыщиков, я заметил, что все они чего-то ждут. То смеясь надо мной, то оскорбляя; то внимательно слушая, то обрывая на полуслове; то подшучивая почти по-приятельски, то ударяя ногой по ножке моего стула; то похлопывая по плечу, то изрыгая проклятия, – эти вооруженные люди в дешевых растоптанных туфлях не спешили, однако, составлять протоколы, описи и прочие зловещие бумаги. Должно прибыть начальство, догадался я.
Арест состоялся около восьми часов утра. Сейчас на моих золотых «Лонжинах» – почти десять. Самое время появиться людям, от которых все зависит, – вышестоящим руководителям.
Наконец где-то вдалеке тяжело затопали, скомандовали «смирно!», потом – тоном ниже – «вольно!». За стеной, в коридоре, возникли и быстро приблизились многие возбужденные, переплетающиеся голоса.
– Генерал приехал,– сказал в пространство один из оперативников и притушил сигарету.
Вошедший – энергичным твердым шагом – пожилой человек немедленно вызвал во мне симпатию. Его пиджак и галстук, холодный взгляд прозрачных глаз, седина в волосах, жестко изогнутые сухие губы, отменно слепленные кисти рук, особая сановная сутуловатость – все указывало на то, что он принадлежит к касте хозяев жизни. Опера тут же подобрались, приняли менее небрежные позы и чутко замерли. Один из них – тот, кто кричал и грубил больше других,– проворно перетащил стул от стены в центр комнаты, и высокопоставленный дядя медленно сел, закинув ногу на ногу и выставив на всеобщее обозрение превосходные летние туфли светлой замши (мои туфли стоили минимум втрое дороже). Затем он пошевелил пальцами, и все, кроме меня, молча вышли из комнаты; последний аккуратно прикрыл за собой дверь.
Большой милицейский папа был свеж, как смородиновый куст в утренней росе. Благоухал одеколоном. И этим разительно отличался от своих подчиненных, распространявших вокруг себя запахи крепкого мужского пота и гуталина. Не иначе, генерал примчался на службу – прямо сквозь душный, влажный московский август – в кондиционированном автомобиле, заключил я. Стало быть, вкус комфорта знает. И это хорошо. На этой почве мы можем сойтись. Я тоже люблю и понимаю удовольствия жизни. Не предложить ли ему сразу денег, с ходу, пока мы одни? Нет – рано. Следует выслушать сначала все, что он скажет. Возможно, меня отпустят и без взятки. Такой взрослый, солидный, разумный на вид и явно очень опытный человек не может не понимать, что я ничего не крал...