– Перспективный! – поправил я.
– Да, и это скажи тоже.
Так мы шутили между собой в середине лета девяносто шестого года, когда уже знали, что за нами ведется охота.
Вот простая история. Двое юношей, незнакомые друг с другом, приехали в главный город страны – учиться. Обоим повезло. Они стали студентами лучшего в мире университета. Однако в последние десять лет тысячелетия все в стране перевернулось. Некогда престижные гуманитарные профессии – психолог, журналист – теперь не гарантировали не то что материального достатка, но даже и куска хлеба на столе. Со свойственной обоим решительностью молодые люди бросили работу по специальности. Стали искать новые точки для приложения сил.
А как иначе? Еще вчера ты был старшекурсник, спортсмен, эрудит и весельчак, приятель красивой девушки с пушистыми волосами, а сегодня какой-то стриженый мерзавец сажает твою подругу в машину с тонированными стеклами и увозит в ресторан.
В общем, обогащаться хотелось больше, чем совокупляться. Притом что первое гарантировало второе.
В ходе жесточайшей пьянки – ее назвать бы студенческой, только почти все ее участники собирались бросать учебу – двое парней, Михаил и Андрей, рассказали друг другу похожие истории о своих девушках, переметнувшихся к стриженым тонированным соперникам. Возникла симпатия. Михаил показался Андрею очень желчным, но Андрей отнес недостаток на счет возраста. Его новый приятель был старше. В двадцать два года еще можно не иметь доходной профессии, статуса и приличных брюк, но в двадцать шесть – уже кошки скребут. Кто я? Кем я стал? Что я сделал? Проклятые вопросы, безжалостные лезвия, ранящие молодое самолюбие.
Андрей понял Михаила, а Михаил – Андрея. И тот и другой желали от жизни лучшей доли, адекватной вложенным усилиям, энергии, таланту.
Чего хотели Андрей и Михаил?
Чего мы все – студенты, молодые люди с блестящими дипломами и дырками в заношенных свитерах – хотели тогда, в девяносто первом?
Всего, и немедленно.
Успеха. Победы. Движения вверх. Непрерывной личной экспансии. Абсолютной самореализации. Чести. Славы. Статуса. И денег.
Хотелось прогреметь. Осчастливить человечество. Усовершенствовать Вселенную. Конвертировать личный гений в его доказательства. Вычислить секретную формулу, гарантирующую счастье всех людей. Получить за это Нобеля, Оскара, Букера, Пулитцера. И денег.
Хотелось женщин, автомобилей, коньяков. Хотелось приключений, драк, путешествий по краю. Риска. Хитрого маневра. Удачи. И денег.
Хотелось положить всю планету перед собой, словно горячий кровавый бифштекс, разьять и сожрать.
Запить вином.
Кто не был в двадцать лет мегаломаньяком, хотя бы чуть-чуть,– тот в тридцать никем не станет.
А дальше мы не загадывали.
Гоп-команда полудиких провинциалов, мы почти покорили столицу – с разгона поступили в лучший университет. Ясно, что дальше будет так же. Вверх и только вверх! Карабкаться, не сомневаться, не останавливаться. Не лениться, не спать, не тормозить...
Ни Андрей, ни Михаил – несмотря на дипломы, тренированные интеллекты и тела – понятия не имели о том, что и как делать. Но однажды Михаил придумал.
Позвав в напарники Андрея, он стал покупать и продавать деньги.
Три года упорной работы ушло на то, чтобы наладить бизнес и приобрести опыт.
Вот что-то стало получаться. Вот грянула первая прибыль. Вот все увеличилось. Вот сменился круг общения, выросли запросы; вот дорогие наручные хронометры украсили запястья; вот прибыли стали сверхприбылями, и лучшие туалетные воды оросили острые кадыки; и показалось – ВСЕ ВОЗМОЖНО; и отошло на задний план все, кроме денег, – свободное время, жены и дети, друзья, отдых, здоровье, интересы, хобби, а деньги в ответ благодарно приумножались, росли, разбухали – оставалось лишь неотлучно находиться рядом, чтобы проверять и контролировать...
Теперь налаженный бизнес мог рухнуть, пойти прахом. Что еще оставалось делать Михаилу и Андрею? Только мрачно шутить.
...Второй человек, находившийся в комнате для допросов, с расстояния в четыре шага выглядел, как начинающий пенсионер. Его одежда состояла из тяжелой клетчатой рубахи и брюк – сильно потертых, но вполне чистых и тщательно выглаженных. Лоб пересекали глубокие продольные морщины. На носу прочно сидели массивные, в черной оправе, очки с большими диоптриями.
Однако, подойдя ближе, я увидел, что морщинистому очкарику от силы лет сорок, а преждевременное увядание кожи лица вызвано, очевидно, сидячим образом жизни.
На столе перед «клетчатым» незнакомцем располагался переносной компьютер, рядом – портативный принтер со вставленным уже в него листом бумаги. Меж двумя механизмами невинно покоилась тощенькая папочка-скоросшиватель, светло-серая, слегка захватанная по краям пальцами.
Четыре жирные черные буквы на картоне образовывали короткую зловещую комбинацию:
ДЕЛО
Далее следовал номер из многих цифр. Я полез в карман, извлек платок и вытер обильно выступивший на лбу пот.
– О! Привет! – дружелюбно, ровным голосом произнес преждевременно увядший, нацеливая на меня свои стекла. – Ты, я так понимаю, Андрей, да?
Я осторожно кивнул.
– А я – следователь Генеральной, это самое, прокуратуры. Твой.
– Мой? – переспросил я.
– Да, твой. Меня зовут Степан Михайлович. Фамилия – Хватов. Я буду с тобой работать.
Хватов, с горечью сказал я себе. Отлично. Вот это да. Значит, Хватов. У тебя были свой водитель и свой массажист, а теперь есть и свой следователь. И зовут его – Хватов.
Кого же хватал твой далекий предок, уважаемый Хватов? Не иначе таких, как я.
– А с ним не надо работать,– как бы небрежно, но решительно высказался адвокат, ободряюще мне подмигнув. – Его нужно допросить и отпустить! Вот и все! Давайте начнем, чтобы человек не терял время! У него – бизнес! Много дел! Он и так упустил из-за вас почти полдня!
– Не возражаю,– мгновенно ответил очкарик и сделал в мою сторону приглашающий жест. – Присаживайся...
Он указал на табурет, мертво укрепленный возле стола, и я сел. Боком.
Всякий банкир знает, что на допросе приходится сидеть в профиль к начальнику. Это – психологический прием. Клиента усаживают боком, ему неудобно, он вынужден двигаться, скручивать корпус, ему труднее сосредоточиться и, соответственно, обмануть следствие.
А я – сидя в бедно обставленной, но с высоким потолком комнате, за коричневым, во многих местах поцарапанным столом, ерзая своим тощим, однако твердым задом по вделанному в пол табурету, перед следователем Генеральной прокуратуры, в кабинете для допросов Лефортовского изолятора – я задумал соврать.
– Жарко в вашей Москве,– неожиданно пожаловался следователь. – И шумно. Очень...
– Москва не моя,– заявил я резко. – У меня и регистрации нет...
– А вы,– Хватов обратил стекла в сторону адвоката,– тоже не местный?
Рыжий лоер с достоинством пожал плечами.
– Почему же? Коренной. В третьем поколении.
– Как же ты, это самое, живешь здесь без прописки? – удивился Клетчатый, снова переводя на меня окуляры. – У тебя что, не проверяли документы?
– Много раз,– мирно ответил я. – Но я даю денег, и меня отпускают. Я не жадный. Всегда плачу по таксе. А москвичей, как и вы, не люблю... Откуда будете, Степан Михайлович?
– Из Рязани.
– Вот это да! – воскликнул я. – Из Рязани! Да мы – почти земляки!
Следователь недоверчиво прищурился.
– Земляки?
– Практически да. Серебряно-Прудский район,– отрекомендовался я. – Самый юг Московской области. Раньше входил в состав Рязанской области. Там я вырос...
Сообщив морщинистому человеку, что мы оба с ним происходим из одной социальной группы – провинциалов,– я рассчитывал на его симпатию и, видимо, не ошибся. Теперь не только генерал Зуев, но и следователь ясно понял, что за свою свободу я готов платить. По таксе. Одержав первую маленькую победу, я закурил.
– Начальство сказало,– Хватов аккуратно двинул в мою сторону картонную пепельницу, в точности такую же, какие я видел в соседнем кабинете,– что ты готов, это самое, дать показания...