— Брошь куда дела?
— Я не брала.
— Вернешь брошь, я постараюсь вытащить тебя.
— Я не воровка. Но за сопротивление и вилку же не посадишь, вот он и брошь придумал.
— А она хоть в природе существует эта брошь?
— Да. Она в комнате его жены, на трельяже лежала. Я там пыль протирала. Он мне её всунуть пытался, как плату за…
— Понятно.
Одновременно поворачиваем головы в сторону гостиной.
Суета, дым и запах горелого пластика. Выбегаю из кухни.
— Ариша!!
Уронив с крестовины наряженную ёлку, упёрто сует её верхушкой в камин.
— Ты что делаешь?!
— Не хочу Новый год.
Выдернув горящую ёлку, тащу её на улицу, втыкаю макушкой в снег.
Собаки с любопытством носятся вокруг.
Возвращаюсь и, повышая голос, устраиваю серьёзную взбучку дочке. Что она совсем распоясалась. Что огонь — это не шутки! Что дом может сгореть, да и мы сами, в конце концов.
— Не надо олать! — орёт на меня в ответ, одновременно со стоящей в арке Асей: — Не надо кричать на девочку!
Зажмуриваюсь. Ну что за неуправляемый беспредел-то?!
Присаживаюсь, поднимаю дочь на руки и прижимаю к себе.
— Я тебя люблю, — шепчу ей на ушко.
Затихает. И шепчет в ответ:
— К маме пойдём, — требовательно. — Косы плести.
Как бы мне ту "маму" вытащить, а? Нанял бы нянькой. Да и вообще — жалко девчонку. Лобов — дотошная, мстительная скотина с комплексом неполноценности. Он ей такое никогда не простит.
Глава 3 — Побег
Ася
Валяясь на ковре дочитываю третью сказку, помахивая перебинтованной ногой. Это немного отвлекает от ноющей тупой боли.
Негромко играет детская новогодняя музыка на колонке.
Касьянов, сидя у камина, то ли думает о своём, то ли тоже внимательно слушает сказки, сжав в зубах спичку. Медленно крутит пальцем телефон на полу.
На месте, где царевну спасает богатырь, морщится, раздражается… отталкивает телефон пальцами. Он скользит по полу туда, где стояла ёлка. Смотрит в огонь. Выкидывает туда спичку.
— Сообщить матери? — перебивает, бросая на меня взгляд.
— Смысл? Она не приедет.
— Почему?
— В Германии она. Замужем. Муж у нее такой там… не отпустит.
— К ребенку не отпустит?
— Не знает он, что я есть.
С отвращение, беззвучно ругается.
— Ладно. Кому сообщить можно?
— Некому, — пожимаю плечами.
— Мужчина есть у тебя?
— Мужчина? — удивленно смотрю на него.
Есть мальчик, с которым общаемся. Но он не мой парень даже. Мне и попросить у него помощи неловко. Да и чем он поможет?
Отрицательно качаю головой, пожимая плечами.
— Невнятный ответ, — низко, тихо, грубовато.
— Нет мужчины.
— Характеристику на тебя кто дать может хорошую?
— В художественной школе, если только.
Опять замолкает. Булочка сонно теребит меня. Дочитываю.
— "И жили они долго и счастливо. И умерли в один день!"
Ариша посапывает, вцепившись крепко пальчиками в мою водолазку.
Я и сама ложусь щекой на ковёр, глаза слипаются.
Питбуль задумчиво подкидывает в угли дрова. Закрывает огонь прозрачной створкой.
Профиль у него на фоне огня такой, что сложно взгляд отвести. Скуластый, голубоглазый… Белая рубашка закатана на мускулистых предплечьях. Там есть шрамы. Они еще розовые. Только зарубцевались. Облизывает губу, проходясь по ней зубами.
Как так — не чувствует? Это же если боль не чувствуешь, то и ласку тоже. Да? Грустно как…
Оборачивается в мою сторону. Закрываю глаза, делая вид, что сплю.
Вырубает вполне по-настоящему. Но мне нельзя засыпать. Мне надо попробовать сбежать. Я в тюрьму не могу! До ужаса боюсь этого места, после того обезьянника. Лучше тогда совсем не просыпаться!
Слышу и ощущаю, как он ложится на спину рядом. И наши лица, должно быть сейчас на одном уровне, но перевернуты по отношению друг к другу. Запах его парфюма становится насыщенней.
— Ася… — шёпот.
Дыхание от этого близкого низкого шёпота срывается. Но я изо всех сил стараюсь дышать ровно и притворяться спящей.
Ощущаю по лёгкому натяжению, что прикасается к моим волосам. По затылку мурашки…
— Ладно, поспи, — шепчет он, вздыхая.
И через несколько минут сам начинает дышать равномерно и глубоко.
Приоткрываю глаза, наблюдая за ним из-под ресниц.
Спящий красавец прямо!
Интересно, где Аришина мама?
Разжимаю пальчики сладенькой булочки, так отважно меня охраняющей. К сожалению, от того, что мне грозит, она не защитит.
Мне хочется оставить ей какое-нибудь послание, чтобы она не сильно расстраивалась с утра. Но читать она не умеет, а Питбуль всё равно прочитает любое послание так, как решит нужным…