— Заходи, поговорим. — Его слова были тихой командой.
Когда я вошла в комнату, мне показалось, что я падаю с огромной высоты. Его глаза были прикованы к моим, и я не могла оторвать от них взгляда.
— Ну, рассказывай, — сказал он через мгновение, пока я тупо смотрела на него. — Это не ребенок Анджело и Кьяры в больнице, — сказал он. Его подсказка развязала мне язык.
— Нет, не их.
— А твой. Он твой. Ты не подумала упомянуть об этом?
— Когда? Когда ты затыкал мне рот, запирал в гробу, или охотился на меня в лесу?
От моего вызывающего тона одна бровь Николая насмешливо приподнялась.
— Полагаю, мне не следует придавать слишком большого значения твоим заверениям в честности. Продолжаешь лгать, lastochka? Какое разочарование.
От его мягкого цоканья языком я залилась краской.
— Я боялась своего отца.
Николай вздохнул.
— Что в этом нового?
Горький смех покинул меня.
— Не так. Я никогда не боялась Антонио так сильно.
Я повернулась и потянулась за фоторамкой на комоде. Их было немного. Оформление фотографий в рамки было еще одним из тех домашних дел, до которых у меня никогда не доходили руки.
Я крепко сжала фоторамку в руках и сократила расстояние между нами.
Николай откинул голову назад, чтобы держать меня в поле зрения, когда я нависла над ним, задевая ногами его колени.
Как и в прошлом, когда довериться этому непредсказуемому, опасному мужчине было все равно что прыгнуть с высокого утеса, без уверенности, что я доберусь до воды, я заколебалась на краю. Его серые глаза пристально смотрели в мои. Уверенные. Совсем как у его сына. В тот момент я приняла решение.
Мне надоело нести это бремя в одиночку.
С меня хватит.
Я протянула Николаю фотографию.
Он медленно переключил свое внимание на нее. Мое сердце колотилось так громко, что я почти ничего не слышала. Он наклонил голову, и его взгляд остановился на снимке.
На нем я держала Лео на коленях. Мы оба смеялись. Я смотрела на маленького мальчика, который изменил мою жизнь, а Лео смотрел в камеру. В свете того солнечного дня его глаза казались серебристыми.
Николай дернулся — непроизвольная реакция, подобная той, что бывает после внезапного удара. Он уставился на фотографию, а я — на него. Длинная, покрытая татуировками рука опустилась на стекло, и он провел длинным пальцем по изображению Лео.
Стоять над ним казалось неправильным. Мне нужно было быть ближе. Я опустилась перед ним на колени, чтобы иметь возможность заглянуть ему в лицо.
Его выражение было нечитаемым. Лишь подергивающийся мускул на челюсти выдавал, что он вообще жив.
— Если бы Антонио угрожал только тебе, я бы послала его к черту. Кому под силу уничтожить самого дьявола? Я бы написала тебе, навестила бы тебя. Никто не смог бы меня остановить.
Я глубоко вздохнула и потрясенно осознала, что плачу. Слезы свободно текли по моим щекам. Мой самый большой грех и самое ужасное сожаление вытащили на свет, и я не могла контролировать свои накопившиеся эмоции.
— Но Антонио угрожал не только тебе. Он угрожал ему, и я не могла рисковать… — я сделала еще один глубокий вдох, впервые произнося эти слова, — …нашим сыном.
Николай снова вздрогнул. Его глаза по-прежнему не отрывались от фотографии. Он медленно поднес руку к своему лицу и целенаправленно вытер под одним глазом. На стекло фоторамки упала слеза. Она была не моя, но от ее вида по моим щекам хлынул новый поток.
Я была так одинока. Ужасно одинока и боялась так долго. Из моей груди вырвался всхлип, прозвучавший в тишине между нами жалко и уродливо.
Рука Николая мягко коснулась моей щеки. Его палец вытер капающие слезы, но их стало только больше. Теперь я по-настоящему рыдала.
— Не плачь, София. Слезы не могут изменить прошлого. — Его голос был грубым. — Ничто не может.
Он сдвинулся, положив фотографию на кровать с мягким благоговением, которого я никогда раньше не видела. Затем его руки легли мне на лицо. Он провел большими пальцами по моим щекам, стирая слезы. Я моргала, глядя на него, мои зрение затуманилось и расфокусировалось.
— Вставай, королева бала, — мягко призвал он.
Я вцепилась в его руки, когда Николай встал с кресла и увлек меня за собой. Ноги подкосились, и я усилила хватку, чтобы удержаться. Его голос был низким, когда он притянул меня к теплу своей груди.
— Ты не преклоняешь колени. Ни перед кем, и ни передо мной.