Вместо этого его рука скользнула вниз по моей шее и ключицам. За ней последовал его рот. Его поцелуи были горячими и тягучими. Щетина колола мою плоть, а зубы кусали, вызывая во мне дрожь.
Он добрался до моих грудей. И снова уставился на них, поглаживая соски.
Я вздрогнула, когда он заговорил.
— Ты кормила нашего сына этой грудью?
Вопрос был настолько неожиданным, что я не смогла ничего сделать, кроме как кивнуть. Рука сомкнулась на одном из них, слегка сжав его, а затем его рот обхватил мой сосок. Язык был шокирующе горячим после холодного воздуха комнаты. Он гладил мой сосок языком, посасывая и покусывая его, втягивая зубами. Меня охватило смущение. Мое тело было совсем не таким, как семь лет назад. На нем были места, которые я прятала от него прошлой ночью с помощью стратегически правильно расположенных рук. Стали видны участки на теле, которые он мог пропустить во время нашей погони при луне. Грудь обвисла, появились растяжки, не говоря уже о линиях на животе и легкой морщинистости вокруг шрама от кесарева сечения. Это были трудные роды.
— Я и не подозревал, что девушка, которую я знал, может стать еще красивее… — Он оторвался, когда обе груди были хорошо обработанными, розовыми и ноющими. — Но вот мы здесь.
Он двинулся вниз. Я была такой мокрой, что чувствовала, как мое желание стекает по бедрам, капая на кровать и смачивая простыни. Он проделал путь вниз по моему телу и остановился на животе. Я согнула ноги, инстинктивно втягивая его. Так я делала всякий раз, когда эта особо уязвимая часть моего тела оказывалась под чужим взглядом, что в наши дни случалось только на пляже.
— Не прячься от меня, lastochka. Не смей. Это тело все еще мое. Мой приз. Никогда не забывай об этом. — Его губы нашли шрам. Он задержался над ним, проводя губами взад-вперед.
Я чувствовала себя обязанной как-то объяснить.
— Это были трудные роды. У него было тазовое предлежание, — начала я. Медицинский термин звучал совершенно неуместно в интимной атмосфере между нами.
— Ты была одна? — Вопрос Николая застал меня врасплох.
— Я не помню, как проходило кесарево. Слишком устала, — призналась я.
Роды прошли в боли и страхе, и теперь воспоминания о них были смутными. Схватки начались внезапно, и к тому времени, как Кьяра и Анджело узнали об этом, все было кончено. Единственное, что запечатлелось в моей памяти ярче всех звезд на небе, — это момент, когда медсестра положила Лео мне на грудь. Туман рассеялся, усталость прошла, и все остальное перестало иметь значение.
— Да, я была сначала одна, а потом нет… — бормотала я бессмысленные слова, потерявшись в удовольствии.
Его губы скользнули вдоль шрама, оставляя на ходу поцелуи.
— Моя храбрая, сильная lastochka. Теперь ты не одна и никогда больше не будешь.
С этими словами он широко раздвинул мои колени и лизнул по центру. Низко зарычав, он прижался всем лицом к моей киске, его язык проник глубоко внутрь, облизывая так, будто он хотел выпить меня до дна.
— Чье кольцо на тебе было? — он отстранился, чтобы спросить. — Только не говори мне снова, что носила его просто для видимости.
Я потянулась к его лицу своими бедрами, требуя больше этого восхитительного давления. Он снова начал лизать меня, и я запустила пальцы в его волосы.
— Ты не слишком присматривался к нему, да? Догадайся сам.
Николай прикусил внутреннюю поверхность моего бедра. Я застонала.
— Больше никаких секретов. — Он снова укусил меня, заставив рассмеяться.
— Оно твое. Разве ты не видел? Я всегда была твоей, — выпалила я и тут же покраснела. К счастью, было слишком темно, чтобы Николай мог заметить.
Его ухмылка напротив моего бедра подсказала мне, что он все равно понял.
— И ты не подумала сказать мне, когда я впервые нашел тебя? Хммм?
— Ты не очень-то шел на контакт. — Его язык вернулся к моему клитору, описывая неровные круги. — Я была напугана. Боялась, что ты никогда меня не простишь.
Он хмыкнул в мою кожу.
— Ты уже должна была понять… Я прощу тебе все. Изуродуй мне лицо, заколи своим liccasapuni, сдай меня копам… Я всегда прощу тебя. Я никогда не позволю тебе упасть, помнишь?