Но старик не знал о всех ее злоключениях, да и не желал знать, он ни о чем ее не расспрашивал, вполне удовлетворенный кратким рассказом Николаса. Нет, он не плохо относился к ней, хотя Джейн довольно часто ловила на себе его недовольный взгляд. Казалось, ему абсолютно все равно. Даже когда в первый день своего пребывания в его доме Джейн, пытаясь приготовить мясо, спалила его, от чего весь дом наполнился едким запахом гари, он только откашлялся, глядя на нее исподлобья, заматывая на шее свой грязного оттенка шарф, прикрывая им нос, и, не произнеся ни слова, вышел за дверь.
Раздосадованная, девушка принялась открывать окна, чтобы проветрить дом. Кашляя и размахивая тонкой ладонью перед лицом, словно это могло бы отогнать мерзкий назойливый запах. Сначала она распахнула ставни в самой небольшой кухоньке, затем с трудом пробралась по очереди к двум окнам в гостиной, путь к которым был наглухо заставлен всяким хламом. После чего уверенно распахнула вторую дверь, ведущую из гостиной, и застыла на пороге.
Она так и не решилась войти в ту комнату, быстро прикрыла дверь и побежала на второй этаж, чтобы проветрить и его. Весь оставшийся день девушка пыталась приготовить хоть что-то более или менее съедобное, и только ночью, оказавшись в своей постели, она решилась вспомнить свою сегодняшнюю оплошность.
Вторая комната, выходящая из гостиной, была размером с кухню, только представляла собой скорее кабинет. По стенам расположились книжные шкафы, небольшой столик на низеньких ножках примостился между двумя дорогими кожаными креслами, возле окна стояла стойка с напитками. Все в этой комнате, казалось, напоминало мирное обиталище хозяина дома. Вот только едва заглянув туда, даже не переступив порог, девушка почувствовала, что дышать стало тяжело. Даже тяжелее, чем до этого, пока она задыхалась от едкого дыма, результата своей неумелой стряпни. Темнота казалась тяжелой и объемной, словно заполнившей комнату до краев и сейчас стремящейся вылиться наружу через ненароком распахнутую дверь. Все звуки, до этого отчетливо доносившиеся с улицы через открытые окна, внезапно стихли, словно захлебнувшись в этой немой всепоглощающей тьме, медленно струящейся за пределы комнаты, где до недавнего времени она была заперта.
Джейн резко подскочила на кровати и испуганно огляделась по сторонам. Слабый лунный свет скользил в комнату через распахнутые ставни, мягко ложась на фиолетово-сизый ковер. Ее маленькая комнатка казалась мирной и тихой обителью сна. Но после увиденного сегодня девушка не могла перестать бояться темноты. Она всматривалась в углы комнаты, куда не добиралась луна, и ей снова и снова казалось, что тьма в них оживает, начинает медленно, неповоротливо клубиться, уподобляясь той, что была в кабинете вира Рассела.
Она не могла сомкнуть глаз всю ночь, неустанно проверяя, не расползается, не оживает ли тьма, стремясь заполнить всю ее комнатку до краев, захлестнув ее в свои смертоносные объятия.
Но все было спокойно. Все изменения лишь мерещились сонной девушке, и под утро, когда мерный холодный свет луны сменился розоватыми веселыми солнечными бликами, Джейн все же сумела задремать. Однако ненадолго. Сердитый стук хозяина дома разбудил ее, заставив снова подскочить на кровати и так же испуганно вздрогнуть, как она делала на протяжение всей ночи.
- Я уже говорил, что в моем доме встают рано! - сердито прокричал он через закрытую дверь, - Хочешь спать по полдня, возвращайся к родителям!
Вздохнув, девушка поднялась и уже через четверть часа спустилась вниз, где на одном из диванов восседал, как обычно довольный Николас, попивая горячий шоколад, наполняющий комнату терпким сладким запахом, закусывая печеньем, ни пойми откуда взявшимся на маленьком придиванном столике.
- Доброе утро, дьера! - поприветствовал он растерянную девушку, неуместно кивнувшую ему в ответ. - Отведайте печенья, а то, пока у вас получится сносный завтрак, боюсь, пройдет не один… день.
Щеки девушки налились ярким румянцем, но она ничего не ответила. Во-первых, понимала, что он, безусловно прав, хотя она и не привыкла к такому открытому выражению мыслей. Там, где она росла, ее учили, не уставая беспрестанно вбивать ей в голову, что любую свою фразу стоит обдумать минимум трижды, прежде, чем произнести, чтобы, если в ней скрыто недовольство, доказать этого обиженный бы не смог, а если его там не скрыто, то и это пусть останется в секрете. Джейн никогда не преуспевала в этой науке, слишком прямолинейна была по характеру. Поэтому предпочитала отмалчиваться, вместо того, чтобы плести замысловатые фразы с тройным подтекстом. И все же она не привыкла, когда ей так прямо указывали на столь очевидные вещи.