- Охотно, - усмехнулся Сэлдон, - только я обязан вас предупредить, что людей с темным сердцем Гримпенская трясина не пропустит. Вы будете вечность бродить по ней, так и не найдя выхода. Рискнете?
- Рискнем, - ответил за нас обоих Шерлок, я решил не вмешиваться в разговор, потому что заказчиком, в данном случае, выступал именно он. – За сердце Джона я спокоен, а за себя не очень-то переживаю, - легкомысленно произнес мальчишка.
Я покачал головой.
Старик, натужно кряхтя, поднялся с земли, и я увидел, что он босой. Мне вдруг стало его жалко. Бедный, потерявший счет времени, выживший из ума человек, у которого даже обуви не было. И вообще, чем он тут питался? Вряд ли к Молли ходил, она бы нас предупредила, а на одной клюкве да морошке далеко не уедешь. Вздохнув, я полез в сумку, достал последнюю пару шерстяных носков и остатки сыра.
- Вот, - неловко положил на землю, - возьмите, Сэлдон, как-то вы не по погоде одеты. И подкрепиться вам не мешало бы – одна кожа да кости, - я покачал головой.
Сэлдон изумленно посмотрел на меня, а потом на то, что я для него оставил.
- Это мне? – спросил он дрогнувшим голосом. – Правда, мне? – я кивнул. - Сыр? Боже, я не ел сыр восемьдесят лет, - на глазах выступили слезы. – Спасибо вам, добрые люди, теперь я уверен, что вы найдете выход. Трясина выпустит вас, - он рухнул на колени, взял трясущимися руками полголовки сыра и прижался к ней носом, вдыхая запах. – Сыр… - на лице появилось блаженное выражение подлинного счастья.
Ну, по крайней мере, он счастлив. Старик поднял на нас восторженные глаза.
- Я хочу вас отблагодарить, поэтому готов ответить на один вопрос от каждого.
Шерлок оживился:
- Чур, я первый. Как брат меня выследил? Я уже голову сломал. Ведь у меня был идеальный план, он просто не мог…
- Твой медальон, - прервал его Сэлдон, - он заговорен на карманное зеркальце в виде раковины. Знакомая вещь?
Шерлок кивнул, нахмурившись:
- У брата такое есть.
- В этом зеркале твой брат видит все, что происходит с тобой, пока ты носишь медальон при себе.
- Но… как такое возможно? – Шерлок не мог поверить в это.
- Магия, друг мой, она еще жива, - Сэлдон ухмыльнулся.
- Магия, черт, всегда есть что-то… - Шерлок оборвал сам себя, погрузившись в думы.
Сэлдон кивнул:
- Скажу тебе еще кое-что. Зеркало к этому талисману не единственное. Не только твой брат следит за тобой.
Шерлок нахмурился и одним решительным движением сорвал с шеи дорогую побрякушку, зашвырнув ее подальше в болото. Честно сказать, я из их разговора ничего не понял.
- А на твой вопрос ответ «да», - улыбнулся мне Сэлдон.
- Но я же ничего не спросил еще! – возмутился я.
- Ты обязательно спросишь, задашь тот самый мучительный вопрос в самую важную минуту своей жизни, и ответ будет «да», - загадочно ответил тот. – А теперь вам пора, - и легким движением руки он распахнул перед нами свои покосившиеся скрипучие ворота.
Самое смешное, что за ними действительно оказалась тропинка. Это было невероятно, и это было именно так. Мы переглянулись с Шерлоком, не решаясь их пройти.
- Идите-идите, - старик отступил в сторону, - не бойтесь, все будет хорошо.
- Кто это тут боится? – огрызнулся я, делая первый шаг.
Шерлок тут же схватился за мою руку в страхе, что может отстать. Мы прошли под аркой ворот, а когда обернулись, не увидели ни старика, ни охраняемого им объекта. Стало как-то жутковато.
- Шерлок, - осторожно спросил я, - а что говорит материалистическая наука, когда люди и предметы вдруг исчезают? Я, конечно, не настаиваю насчет магии, но может, ты пересмотришь процентное соотношение ее содержимого в атмосфере конкретно взятой Гримпенской трясины.
- Галлюцинация, – неожиданно провозгласил он, материалист чертов.
- Совместная? Такое бывает? – уточнил я.
- Теоретически все возможно, - туманно ответил Шерлок. – Кстати, ты заметил, что больше не хромаешь? Я же говорил, проблема твоей ноги в голове.
Действительно, хромота после нашей с ним пробежки для согревания прошла. Невероятно. Вздохнув, я шагнул на тропинку:
- Ладно, пошли, надо выбираться из этого сомнительного места, - Шерлок не ответил.
Некоторое время мы шли в молчании, а потом я спросил его:
- А кто он такой вообще, этот Сэлдон?
- Неужели ты не слышал? – удивился Шерлок. – Это же самый знаменитый преступник прошлого века – Ноттингхиллский убийца… - я покачал головой – преступления прошлого века выходили за рамки моих интересов. – Я тебе сейчас расскажу, это что-то потрясающее, - оживился Шерлок, пускаясь в животрепещущее повествование, на которое я лишь все качал головой и цокал языком, поражаясь весьма своеобразному чувству прекрасного этого мальчишки.
Мы шли по тропинке, терявшейся в тумане, вокруг то и дело вскипали какие-то пузыри, лопались, издавая жуткие звуки и испуская отвратительные запахи. Болото жило своей собственной жизнью, вздыхало протяжно, завывало и шептало. Я старался не обращать внимания на это, но страх пробирался под кожу и сжимал сердце. Удивительно, но Шерлок не поддавался унынию в отличие от меня, продолжая рассказывать о преступниках прошлого века, давно уже переключившись с Ноттингхиллского убийцы на многих других. Я понял, что это было его хобби, изучать преступления прошлого, и потому не удивительно, что он с таким увлечением окунулся в расследование убийства в той деревне ремесленников. Я восхищался им, и я боялся за него. Все же мы пустились в рискованное приключение, связавшись с существами, населявшими Гримпенскую трясину, и мы все еще могли остаться здесь навсегда. Собственная жизнь казалась несущественной, а вот жизнь мальчишки давно уже стала приоритетной. Возможно, я взялся охранять его без особого энтузиазма от пустоты в себе самом и собственной ненужности этому миру, но сейчас испытывал одну единственную настоящую потребность – всегда быть рядом с моим мальчиком, с Шерлоком. Господи, когда это он успел стать моим?
Время шло, мы начали уставать, и даже энтузиазм Шерлока потихоньку угасал. Поэтому, когда тропинка исчезла, а ноги почувствовали твердость почвы, это показалось удачей. Туман потеснился, являя нам нечто вроде небольшой полянки.
- Отличное место, чтобы сделать привал, - оживился я, сбрасывая сумку.
Шерлок тут же растянулся, прямо на земле, вытягивая длинные ноги. Я устало опустился рядом, тяжело дыша. Сон навалился внезапно, голова отяжелела, а глаза стали закрываться.
- Сейчас, минутку передохну и поедим, - пробормотал я, едва ворочая языком, а потом наступила тьма.
- Кто это тут у нас? – чужой резкий голос с неприятным акцентом, царапнул тревогой и узнаванием, я дернулся и распахнул глаза.
Боже, никогда не думал, что увижу снова, не в кошмаре, а наяву это желтовато-смуглое лицо, черные злые глаза, тонкие губы и спрятанные под белую шапочку воинов-адлеров коротко стриженые волосы. К горлу подкатила тошнота, я рванул в сторону, пытаясь выхватить пистолет, но чьи-то крепкие руки жестко фиксировали сзади. Все как тогда. Чертово дежавю.
- Что, док, вот и снова встретились? – в ноздри проник узнаваемый запах Ахмеда, тяжелый и медный, пополам с порохом и потом, меня передернуло от отвращения. – Не рыпайся. Твой пистолет я уже забрал.
Глядящий на меня Махди усмехнулся:
- Привет, красавчик, развлечемся?
Стараясь сдержать и не расплескать свои страх и отчаяние, я осторожно обшарил взглядом поляну – Шерлока не было. Господи, пусть он выживет, пусть он будет далеко отсюда, пусть ему повезет. Глаза ожгло непрошеными слезами – я слишком хорошо помнил, что могли сделать эти люди с тем, кто попадал им в лапы. Мой первый и единственный опыт пребывания в плену адлеров был пугающим, хотя вернулся я, можно сказать, легко отделавшись – парой сломанных ребер и гематомами. Но в душе навсегда остались незаживающие раны потери. Нас с Биллом Мюрреем, моим армейским другом, взяли в плен во время одного из нападений на патруль. Билла ранили, я бросился на помощь, началась перестрелка, мы оказались под перекрестным огнем. Наши отступили, полагая нас убитыми. Но мы были живы. К сожалению, адлеры довольно четко понимали, что хотели от нас. Вернее от меня. Небольшой пехотный отряд, в котором я тогда служил, прикрывал вход в ущелье. Поскольку я был офицером, мне приходилось участвовать в организации обороны нашего маленького участка войны. Как офицер я знал пароли патрулей, а адлеры хотели ровно того же, чтобы незаметно проникнуть в лагерь. Я был готов умереть, но не выдать секрета, но не был готов смотреть на то, как страдает мой друг. А он действительно страдал. Страдал от полученной в бою раны, от тех пыток, которые двое наших тюремщиков, Махди и Ахмед, устраивали ему на моих глазах. Они заставляли меня смотреть, как медленно, с садистским наслаждением, резали его, загоняли под кожу иголки, жгли плоть и ломали кости. Они заставляли меня лечить его, приводить в чувство, чтобы продолжить свои издевательства. На все попытки сопротивляться их правилам игры, они лишь усиливали давление на него, и я покорно делал то, что они хотели. Но я не мог, не мог сказать того, что они хотели услышать. Билл умолял убить его, дать возможность умереть, но я не мог, врал, что нас скоро спасут, обменяют на пленных. Он честно верил мне, а может быть и нет. Делал вид, что верит, ради меня. А потом они изнасиловали его, невинного девственника. Он так боялся этого, больше любой другой пытки. Пытаясь защитить его, я орал, что Билл ни при чем, пусть возьмут меня, пусть убьют меня, пусть делают что хотят, я вспомнил об их религии, о том, что они будут опорочены перед своим богом, если лягут с мужчиной. Но Махди только рассмеялся и на моих глазах, достав нож, которым вырезАл на коже Билла слова святой книги адлеров, кастрировал его.