Сначала ему нужно пойти в тюрьму. Затем в салун. Может быть, если он пропустит глоток-другой, это поможет ему избавиться от безудержных фантазий, которыми дразнит его собственное воображение.
Идя по дощатому настилу под порывами холодного ветра, он подумал: «Что мне действительно нужно, так это хороший замок на собственные мозги. И побыстрее, черт возьми, привезти ее в Техас».
Оставшись одна в комнате на ранчо Даффи, Пенелопа сидела, опершись на резное изголовье кровати. Ее пальцы плавно двигались по сложенному листку бумаги в ее руке, скользя по словам, которые она уже знала наизусть.
Последнее письмо Юстаса. Пенелопа вздохнула и посмотрела на изящный почерк брата. Слезы наполнили ее карие глаза, потекли по щекам и закапали на ее аккуратную английскую блузку. Глаза и нос покраснели, лицо распухло, она громко сморкнулась и заставила себя сесть на кровати.
Вокруг нее на широком матрасе были разложены страницы, исписанные рукой Юстаса. Она с нежностью прикасалась пальцами к ним, перебирая их, поднося к глазам. Пенелопа подтянула колени к подбородку; ее ступни спрятались под подолом ее черной юбки.
От него так мало осталось. У нее даже нет его портрета. Пенелопа грустно улыбнулась, вытащив из рукава платочек, вытерла нос и улыбнулась своей глупости. Ей совсем не нужен дагерротип, чтобы воскресить образ брата. Его лицо было так же четко обозначено в ее памяти, как ее собственное — в зеркале.
Очень тонкие коричневые волосы, немного слишком выступающий нос и пытливые дружелюбные глаза. Юстас был единственным, кто когда-либо любил ее. Любил ее такой, какой она была, не требуя, чтобы она была чем-то другим, кроме как сама собой.
Когда он покинул Лондон пять лет назад, Пенелопа думала, что одиночество убьет ее. Но начали приходить письма. Женщина собрала разбросанные листки и крепко прижала их к груди. Как он любил Америку! Она разделила эту любовь с ним и сумела увидеть чудеса незнакомой страны его глазами.
Холодными ночами в Англии, согревая себя историями о ковбоях, кактусах и горячих пустынных ветрах, она представляла это все так ясно из его описаний, дышащих любовью, что при первом же взгляде на страну, раскинувшуюся на мили перед ней, почувствовала, что, наконец, пришла домой.
Юстас очень гордился своей только начавшейся, но процветающей практикой. Он говорил, что в Америке человек может стать, кем захочет. Женщины тоже, твердил он ей, свободны выбрать свой путь, и уже начал откладывать деньги, чтобы сестра вскоре могла присоединиться к нему в его новом доме. Мисс Баттерворт посмотрела на застекленные двери, выходящие в патио, сейчас закрытые на ночь.
А вместо этого ей понадобилось почти два года, чтобы собрать достаточно денег и проделать это путешествие в одиночку.
Все те часы, которые она провела, сгорбившись, при тусклом освещении, делая изящные вышивки, снова всплыли в ее памяти. Пенелопа вспомнила время, проведенное за обучением бестолковых и ленивых детей игре на фортепиано. С пугающей ясностью вспомнила аукцион, который устроила, чтобы продать фамильный дом и мебель. И когда она, наконец, заработала достаточно денег, чтобы поехать в Америку и продержаться там некоторое время, пока сможет найти какую-нибудь работу… Единственное, что ожидало ее здесь, была могила брата.
Пенелопа положила пачку писем на кровать, вытерла слезы и мысленно поклялась больше не плакать по себе самой. Слезами горю не поможешь, это ясно.
Первое, что нужно сделать, подумала она твердо, это просмотреть письма Юстаса еще раз, очень внимательно. Необходимо все, до мельчайших подробностей, что поможет ей доказать свою правоту Патрику Даффи.
О, он хочет верить ей, она точно знает это. Его собственной ненависти к донье Анне было достаточно, чтобы без особых усилий добиться его сотрудничества. И, к тому же, он позволил ей остановиться здесь, на ранчо, а это нельзя не учитывать при ее финансовом положении.
Но ей нужно большее!
Пенелопа пыталась до мелочей восстановить в памяти все, что Юстас говорил ей об этих людях. Он никогда не писал много о самом Даффи, больше рассказывал ей о Джульетте, утверждал, что малышка Даффи была чудесным ребенком, совсем не похожим на своих родственников.
Мисс Баттерворт зло скрипнула зубами, вспомнив, как Юстас также писал о доне Рикардо Сантосе и его жене, Анне. Восхищаясь старым доном, Юстас не доверял донье Анне с самого начала. И, когда он написал ей, что старик серьезно болен и приказал составить новое завещание, по которому вся земля доставалась Джульетте, Пенелопа почувствовала сильное волнение. Чувство опасности достигло ее дома в Англии. И оно оказалось не беспричинным. Вскоре пришла телеграмма от судебного исполнителя в El Paso, сообщавшая о смерти адвоката Юстаса Баттерворта. Тогда, для подтверждения своей страшной догадки, она отправила телеграмму, в которой справлялась о здоровье дона Рикардо. В ответе говорилось, что дон Рикардо скончался, и что все дальнейшие вопросы должны адресоваться донье Анне Сантос, которая теперь является владелицей ранчо Сантос.
Забывшись, Пенелопа смяла письмо, которое держала в руках, потому что ее глаза снова наполнились беспомощными слезами. Это все же не было доказательством. Она понимала это, но в глубине души все же была убеждена, что эта старая донья была прямо ответственна за смерть мешавшего ее планам адвоката. И наверняка должен быть какой-то способ, чтобы заставить донью Анну заплатить.