Обед был скучен. Герцог и Алекс обменивались мнениями о политике, в то время как дамы молча сидели за столом. Кара вся кипела. Она вспоминала все, что Алекс сказал ей и что сделал с ней. И ей становилось тепло внутри.
— Глупость, идиотство, — услышала она чей-то голос, до странности похожий на ее собственный.
— Вы хотите что-то сказать? — спросил Алекс раздраженным тоном.
Она говорила вслух! Все глаза уставились на нее. Тетя Генриетта пришла в ужас. Выражение лица дяди Чарлза лучше всего было описать как встревоженное.
Кара нервно сглотнула, смущенная своим грубым выпадом, и пробормотала:
— Я?.. Нет-нет, ничего.
— Я так и думал, — произнес Алекс, холодно взглянув ей в глаза.
Хорошо, подумала Кара, пусть думает, что я хотела его оскорбить. Жаль только, что я не выбрала более сильные выражения.
По окончании мучительного обеда Кара поспешила наверх по устланной ковром лестнице в безопасное убежище своей комнаты.
Безуспешно провертевшись в постели несколько часов, она решила запастись хорошей книгой, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Накинув шаль и взяв в руку свечу, она спустилась по темной лестнице. Пройдя босиком по холодному мраморному полу, она проскользнула в библиотеку. Огонь, еще горящий в камине, отбрасывал неверный свет на обширное собрание книг, закрывавших стены от пола до потолка. Над камином висел огромный, в натуральную величину, портрет женщины. Подняв повыше свечу, Кара вгляделась в портрет и поняла, что изображенная на картине женщина не герцогиня Генриетта.
Как странно, подумала она и подошла ближе к великолепному портрету, заключенному в тяжелую золотую раму. Дама, облаченная в пурпурное бархатное платье, отличалась поразительной красотой. Она кого-то напомнила Каре. Но кого?..
— Это моя мать, — проговорил глубокий, до боли знакомый мужской голос.
Вздрогнув от неожиданности, Кара обернулась. Алекс в небрежной позе, закинув мускулистую ногу, обтянутую оленьей кожей, на подлокотник, сидел в глубоком кресле перед огнем. В руке он держал стакан с бренди. В распахнутой на груди батистовой рубашке, открывавшей черные волосы и соблазнительную бронзовую кожу, он выглядел еще порочнее, чем обычно.
— Я... Вы меня напугали, — с трудом выдавила она.
— Похоже на то. — Он медленно оглядел ее с головы до пят.
Карина неловко поежилась.
— Как? Я думала, тетя Генриетта...
— Моя мать? — спросил он, лениво покачивая ногой. Она кивнула. — Она моя мачеха, — объяснил он. — Я никогда не знал родной матери. Отец спас ее от гильотины во время французской революции.
— Как романтично! — воскликнула она, рассматривая портрет.
Алекс взглянул на нее искоса. Неужели она не понимает, как очаровательно выглядит. Босиком, в белой фланелевой ночной рубашке и чепчике, она смотрится девочкой не старше двенадцати лет. Должно быть, он действительно порочен, ибо созерцание этого прелестного создания бесконечно волнует его.
— Отец привез ее в Англию и сделал своей женой. — Он с трудом оторвал от Карины взгляд и указал на портрет. — Год спустя она умерла в родах.
— О, простите меня, — сказала она мягко.
Алекс долго удерживал ее взгляд, прежде чем снова посмотрел на портрет.
— Нет нужды меня жалеть, я ее никогда не знал.
— Но, конечно, вам недоставало ее.
— Как может недоставать кого-то, кого вы никогда не знали? — Он пожал плечами.
— Это легко, — тихо ответила она. Она никогда не знала отца. Однако всегда представляла, какой он, как выглядит. Ей страшно его не хватало.
— Отец женился вновь, когда мне было двенадцать лет. У меня никогда не было матери, да и отца, раз уж на то пошло. Когда я был маленьким, он всегда куда-то уезжал. Возможно, этим объясняются мои дурные привычки. — Лукавая усмешка появилась на его губах, и он опустошил стакан одним глотком.
— У вас, должно быть, было очень одинокое детство?
Он сделал неопределенный жест и встал с кресла.
— У меня были развлечения. Не последними из них были превосходный учитель и конюшня, полная лучших лошадей. А теперь, когда вы все обо мне знаете, может, скажете мне, зачем сюда пришли? — спросил он, беря свечу из ее безвольной руки.
Его голос и улыбка намекали на многое. Внезапно она осознала, что на ней только очень тонкая ночная рубашка. Она плотнее закуталась в шаль.
— Я не могла заснуть...
— Думая обо мне, не так ли? — Насмешливый блеск играл в его темных лукавых глазах.
— Нет. Конечно нет, — выпалила она, краснея. — Я... я пришла за книгой. — Она попятилась от него.
Он следил, как быстро вздымаются ее груди под ночной рубашкой. Потом снисходительно улыбнулся и провел пальцем по ее подбородку.