А меня душит смех. Не могу сдержаться. Смеюсь в голос. Держусь за ограду дома. От смеха слёзы текут из глаз. У меня уже болит живот, а смеяться не перестаю.
Мама смотрит на меня с обидой. Обида сменяется недоумением. А недоумение страхом, что я сошла с ума.
— Я всё объясню сейчас, — еле-еле сквозь смех говорю ей.
Всем телом я приваливаюсь на ограду. Смех начинает отпускать. Я обнимаю маму.
— Рыцарь — это и есть благородный человек, — успокаиваю я её.
Мама верит мне.
— Ты всегда была умнее нас с отцом и Вальтера, — с гордостью заявляет она.
— Только не понимаю, как он, взрослый мужчина, умудряется больше года вокруг тебя хороводы водить? Мам, может, он того, негоден как мужчина?
— Роза! — вспыхивает мама. — Как ты можешь говорить матери такие вещи?
— Ну, ладно! Не буду говорить, если тебе от этого легче. Но думать-то о потенции нашего доктора не перестану.
— Он не наш… — начала мама и осеклась.
Я улыбнулась:
— Хорошо, хорошо. Ты только не волнуйся. Он не наш. Он только твой. Хоть и негодный как мужчина.
— Зачем ты говоришь о нём гадости?
— Мам, ну какие гадости? Разве ты не понимаешь, что взрослый влюблённый мужик не может так долго держаться. У него поведение как у подростка, который боится взять одноклассницу за руку.
Мама задумалась.
— Роза, тебе простительно говорить такие глупости. За измену карают смертной казнью. Даже магов. Он, в отличие от меня, не сможет солгать.
— А почему? — с детской непосредственностью спрашиваю я.
— Его заставят поклясться даром. И если он солгал, то лишится его. Как ты считаешь это равный обмен?
— Тебе виднее, — уклонилась от ответа я.
На той стороне дороги я увидела магазин мужской одежды.
— Мам, давай сначала зайдём в него? Для нас мужские костюмы сейчас важнее.
Мы переходим дорогу. Берусь за ручку двери и открываю её. Я повернула лицо к матери, подбадривая её. Влетаю в помещение и врезаюсь во что-то твёрдое лицом. Падаю, погребённая под свёртками.
Я поднимаю голову и встречаюсь глазами с самым потрясающим мужчиной, какого видела в своей жизни.
Глава 7
Сероглазый незнакомец с манящим взглядом протягивает мне руку. Большую и твёрдую. Я хватаюсь за неё как за спасательный круг. От нашего соприкосновения меня не по-детски бьёт током.
У него расширились зрачки, отчего глаза стали почти чёрными. Длинные чёрные ресницы придают глубину взгляду. Не могу оторваться от его глаз. Тело непроизвольно подаётся ему навстречу. Меня пробирает непонятная дрожь.
Вот это эмоции! О таком мужчине я мечтала всю свою прошлую жизнь и немного нынешней.
Поднимаю голову, чтобы изучить лицо моего возмутителя спокойствия.
Короткие светлые волосы. Римский нос, ой мамочка! Да что же это такое!
Взгляд упирается в чётко очерченные, кривящиеся в недовольстве яркие губы. Такие бы губы мне, а не мужчине. Что за несправедливость судьбы! Подавляю в себе желание поцеловать его.
Чёрт-те что со мной творится. Перестаю соображать в его присутствии.
— Вэйра, что вы делаете в магазине для мужчин? — его голос холоднее льда, но по моему телу мелким бисером рассыпались мурашки.
Волшебство идеальности рассеялось. Передо мной стоит классический образец мужского превосходства. Я уткнулась носом в пуговицу на чёрном сюртуке.
— А что, нельзя? — глупее вопроса я не могла задать.
Его брови удивлённо ползут вверх.
— Она всех вечно удивляла, такою уж она была, — пою я от всей души. Ради него, между прочим.
Морщится, словно не девичье пение услышал, а скрип плохо смазанной телеги.
— Между прочим, мой учитель по вокалу говорил, что у меня редкий голос, — я обижена его мимикой на мое пение.
— Я, пожалуй, соглашусь с ним. На редкость неприятное пение, — теплоты в голосе не добавилось.
— Да как вы…
— Смею, вэйра, смею, — прерывает он меня. — Возвращайтесь к родным и не нарушайте порядок.
— Да вы самодовольный индюк. Сбили меня и вместо извинений начинаете придираться, — киплю я от негодования.
— Позвольте…
— Не позволю! — наглым образом прерываю его. — Свою обличительную речь приберегите для более впечатлительных особ.
Он усмехнулся. Я покраснела, вспомнив, как глазела на него.
— Вэйра, мужа вам выберет отец или брат. Нет нужды падать под ноги мужчинам.
Я задохнулась от такой наглости.
— Да, вы! Да, я! — никак не могу подобрать уничижительных слов.
А мой собеседник не теряется: