Он неопределенно махнул рукой, из чего невозможно было понять, что его смущает сильнее: сломанная дверь или мое присутствие в спальне хозяина.
— Разрешите, я провожу вас в вашу комнату. Там уже все убрали и просушили.
Утвердительно качнув головой, я подождала, когда мужчина выйдет, и быстро оделась.
Мы шли незнакомыми пустынными лестницами. Перед каждым поворотом Натан проверял, нет ли кого на нашем пути и только после этого предлагал пройти мне. Около моей комнаты он вежливо поклонился и тихо растворился в коридорах этого странного дома. Покои действительно убрали. Ничто не напоминало, что вчера здесь был погром и по колено воды, но я больше не чувствовала себя в безопасности в своих покоях. Да и вообще в этом замке.
Едва успела закончить с ванной, в комнату постучали. Желания еще раз встретиться с Севастом я не испытывала, поэтому открыла с осторожностью.
К моей радости, на пороге стояла Агата с помощницами. Лица у женщин были до смешного торжественные.
— Ваше платье, месса Беатриса, — с придыханием сообщила портниха и вплыла в мою комнату.
Меня захватили в водоворот шуршащих тканей, негромких перешептываний, сладких летних ароматов. Я потеряла счет времени, отдавшись в умелые руки женщин. Голова кружилась, сердце испуганно сжималось в странном предчувствии. Через несколько часов я стану супругой несносного блондина. Обман будет узаконен, путь назад отрезан навсегда.
— Какая красота! — застонала служанка, выводя из задумчивости.
— Только посмотрите, месса Беатриса, — проводив к зеркалу, благоговейно прошептала Агата.
Я подняла глаза и не узнала себя. Сколько бы семья Дениполос ни платила своей портнихе, она стоила каждой потраченной монеты. Даже во сне я не смогла бы вообразить подобную красоту. Белое кружево бережно огибало грудь, смешиваясь с благородным атласом. Ткань стекала с бедер идеальными волнами, подчеркивая тонкую талию. Волосы уложили в высокую прическу, украсив розами и жемчугом. Такой я себя еще никогда не видела. Свежей, чувственной, светящейся изнутри. Если бы рядом были родители, они бы мной гордились.
Неугомонная Агата наносила последние штрихи, распределяя одним ей ведомым образом складки на юбке. В дверь снова постучали. Дядя сделал было шаг, да так и замер на пороге.
— Выглядишь чудесно! — выдохнул он, неожиданно растеряв красноречие.
— Готово! — удовлетворенно сложив руки на животе, сообщила Агата.
— Спасибо тебе! Платье — чудо! — в порыве благодарности обняв портниху, пролепетала я. Не дожидаясь, пока дядя придет в себя и вспомнит, зачем пришел, я первой вышла в коридор.
Со слов девушек я уже знала, что церемонию проведут в семейном святилище в одной из башен замка. С трудом сдерживая волнение, я буквально неслась по ступеням, так что дядя едва поспевал за мной.
Обида и злость еще не оставили меня, видеть дядю рядом в такой момент было нестерпимо, я бы с удовольствием отправила его домой. Но обряд должен быть выполнен правильно. А это значит, вести невесту к алтарю следовало старшему мужчине рода. У меня такой родственник остался один, хочу я его видеть или нет.
В коридорах было на удивление пусто, мы быстро поднялись в центральную башню и остановились перед резными дубовыми дверями. Дядя посмотрел на меня так, словно увидел впервые.
— Ты сегодня такая красивая! — вытирая глаза, заговорил он.
Неужели плачет?!
— Прости меня. Может, я и совершил ошибку, но видишь, как хорошо все в итоге получилось.
Я невольно фыркнула на это заявление. Спорить не хотелось, но и помогать дяде оправдаться, желания не возникало. Хорошо все получилось для него, для меня проблемы только начинаются. Но развить эту мысль я не успела. Тяжелые створки разошлись по сторонам, и взору открылась удивительной красоты комната. Вдохновленный рассветом, художник расписал стены и потолок в насыщенно-синий цвет, плавно переходящий в розовый и золотой на востоке. Темнота на его полотнах не сражалась со светом, они, взаимно проникая, создавали гармонию, порождая в сердце восторг и надежду.
В центре залы возвышался алтарь. По углам теснились многочисленные гости, с нетерпением ожидая представление.
Дядя вывел меня в центр и присоединился к остальным, уступая место жрецу. Тот поднял руку, призывая собравшихся к молчанию, и забубнил монотонным голосом. Его речь была долгой и утомительной. От духоты у меня закружилась голова. Наконец, жрец выхватил из складок длинного одеяния клинок, резанул по руке Даниэля быстрым, точным движением и перевернул над стоящей на алтаре чашей. Несколько алых капель полетели на дно, растворяясь в серебристой жидкости. Жрец повернулся ко мне, ожидая протянутой руки, но я не могла пошевелиться. Просто стояла и хлопала ресницами.