– Дженни, да это же просто замечательно! Где ты пряталась все это время?
Она мрачно посмотрела на него:
– Не уверена, что могу тебе это сказать, Эдмунд.
– Не скажешь? Но, Дженни, ты очень ошибаешься. Я тоже сбежал от дяди Гернинга. Именно поэтому я так рад тебя видеть. Говоря прямо, у меня не осталось ни гроша. Не представлял, что жизнь в Лондоне так дорога. И бедная Элизабет не в лучшем положении.
– Элизабет? Она, что тоже здесь? Что это за сумасбродство? Но пошли, мы не можем стоять и разговаривать здесь. Пойдем со мной в парк, и ты расскажешь мне все с самого начала. – Она повернулась к конюху, который с большим интересом прислушивался к их разговору, отослала его за лавандовой водой для герцогини и велела вернуться через полчаса.
– Мой кузен побудет со мной, пока вы не вернетесь.
Слуга был отлично вышколен и поэтому не выказал удивления тем, что мисс Фэрбенк таким чудесным образом посреди Парк-Лейн нашла своего кузена; он послушно поехал выполнять поручение. Оказавшись в парке, Эдмунд умоляюще посмотрел на Дженнифер.
– Дженни, мы в очень затруднительных обстоятельствах, Элизабет и я… И это все твоя вина…
Она с удивлением посмотрела на него:
– Моя вина? Это каким же образом?
– Очень просто. Если бы ты не убежала, ничего подобного с нами не случилось бы. По справедливости ты просто обязана помочь нам.
– Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, если ты объяснишь мне, в чем дело. Но прошу, не теряй времени. В любой момент нам может повстречаться кто-нибудь из моих знакомых, и мне придется объяснять им, кто ты такой. Кстати, здесь меня знают как мисс Фэрбенк.
– Мисс Фэрбенк? Не думаю, что тебе следует скрываться под чужим именем, Дженни. Вообще мне кажется, что все твои действия далеки от приличного поведения. А уж каковы будут чувства Элизабет, когда она узнает, я и сказать не могу. Даже сомневаюсь, стоит ли мне приглашать тебя навестить ее. Положение этого ангела столь деликатно, что здесь нельзя быть слишком осторожным.
Как это бывало и раньше, Дженнифер потеряла терпение.
– Ради Бога, Эдмунд, сейчас не время читать мне нравоучения. Лучше скажи, почему ты в Лондоне и правда ли, что Элизабет тоже здесь. Я только надеюсь, что вы своей глупостью не испортили ей все.
– Ничего подобного, Дженни, да и к тому же не тебе обвинять меня в недостойном поведении. Правда, Элизабет скрывается от отца, но уверяю тебя, она не могла поступить иначе. А поскольку ей пришлось уехать, я не мог не сопровождать ее. Но уверяю тебя, она устроилась в очень респектабельном месте, у сестры своей матери, миссис Фостер в Холборне.
– В Холборне? – Дженнифер была уже достаточно сведуща в жизни Лондона и знала, что это не очень фешенебельный район. – А ты, конечно, в Чипсайде?
– Нет-нет, – серьезно сказал он. – Миссис Фостер нашла мне очень приличное жилье на Стренде, но, – тут он помедлил, – говоря прямо, Дженни, у меня почти совсем нет денег. Это просто чудо, что я увидел тебя.
– Вряд ли тебе это долго будет казаться чудом, – сухо сказала Дженнифер. – Мои карманы столь же пусты, сколь и твои, но я постараюсь помочь, если скажешь мне, наконец, как вы с Элизабет без разрешения дяди, как я понимаю, оказались в Лондоне.
– Уж конечно без его ведома, – гордо сказал Эдмунд. – Ты думаешь, ты единственная, у кого хватило духу сбежать, Дженни, но ты ошибаешься. Нужно было только видеть слезы и отчаяние Элизабет, когда мы ехали в почтовой карете.
Если Дженнифер и подумала, что слезы и отчаяние являются странным проявлением силы духа, она воздержалась от каких бы то ни было высказываний, а вместо этого стала допытываться до причин их тайного бегства.
– Тайного бегства, – от этих слов он покраснел. – Ничего такого, Дженни. Я не посмею так обидеть Элизабет. Она оказала мне огромную честь, доверившись мне, и, конечно, я могу только надеяться, но, клянусь, Дженни, у меня не сорвалось ни единого признания. Ее и так уже достаточно запугали.
– Запугали? Элизабет? Да дядя всегда берег ее как зеницу ока! Прошу тебя, Эдмунд, перестань бродить вокруг да около и объясни.
Он обиделся:
– Да я и стараюсь это делать, Дженни, но ты все время перебиваешь.
– Ничего подобного, – сердито начала она, но, посмотрев на него, рассмеялась и извинилась. – Ладно, продолжай, слушаю тебя.
– Ну, ты можешь предположить, что после того как ты сбежала таким дурацким способом (да, дурацким, потому что ни одной приличной женщине даже и в голову не придет выбираться в темноте через окно)… – тут он взглянул на нее и быстренько сменил тему. – Короче говоря, дядя Гернинг, очень разгневанный, погнался за тобой и вернулся без тебя не в лучшем настроении, как ты можешь угадать. Даже тетя испугалась, когда увидела выражение его лица, а ты знаешь, что она не очень-то обращает внимание на его крики. Что до меня, то я старался не попадаться ему на глаза, боясь, что он обвинит меня в том, что я не был более настойчив с тобой, а как я мог, когда мое сердце принадлежит другой.
– Элизабет?
– Всегда. Как можно жить под одной крышей с этим ангелом и не… Но я отвлекаюсь. Дядя ни слова не сказал о тебе, Но было ясно, что он тебя не нашел. Прошло несколько дней; он бродил по дому, как грозовая туча. Даже его сука Флора забивалась от него подальше. Потом в один прекрасный день все изменилось. Дядя вышел к обеду улыбаясь, зато глаза Элизабет были красны от слез.
– Снова? – спросила Дженнифер, но он, к счастью, не услышал.
– Она нашла возможность остаться со мной наедине после обеда и все мне рассказала. Ты не поверишь, Дженни, но дядя Гернинг требовал, чтобы она разрешила ему выдать себя за тебя, чтобы она вышла за Ферриса, или как там его теперь зовут.
– Будто бы это я?
– Да. Он сказал, что Феррис никогда не видел ни одну из вас, и ему все равно, на ком жениться. Все, чего он хочет, – это получить хозяйку политического салона, ну и, конечно, состояние, но дядя сказал, что с его, дядиными, перспективами Феррису должно быть все равно, чье состояние он получит – твои восемьдесят тысяч фунтов или то, что он может дать Элизабет.
– Невероятно, – сказала Дженнифер. – И что же сделала Элизабет? Полагаю, заплакала.
– Дженни, ты совсем не понимаешь, насколько она чувствительна. Ведь это же ее родной отец! Как она могла пойти против него? Особенно – ну, ты знаешь дядю Гернинга. Он не очень-то вежлив, особенно когда сердится.
– Да, – согласилась Дженнифер, – совсем невежлив. Итак, моя кузина Элизабет согласилась притворяться. Что же, интересно, заставило ее изменить решение?
– Как же, сам жених. На следующий день он приехал, чтобы сделать формальное предложение. Здоровенный чернобровый грубиян, Дженни, да и по возрасту он ей в отцы годится. Одно слово – надутый щеголь, разнаряженный в пух и прах, будто он в Сент-Джеймском дворце, а не в Суссексе, и горд, как дьявол. Со мной разговаривал так, будто я – деревенский дурачок, едва выдавливал из себя слова в разговоре с дядей и тетей – ну, это-то меня не больно трогало, – а уж бедняжку Лиззи просто довел до истерики.
– Расплакалась прямо перед ним? Ну и обручение!
– Нет, что ты, после того как он уехал! Пойми, он остался только на одну ночь, а на следующий день не соизволил остаться даже к обеду; только посмотрел на Лиззи и тут же приказал подавать свою коляску, и был таков: поехал, несомненно, к своим собутыльникам у Ватье. А мы остались: Лиззи в истерике, дядюшка упрекает ее, что, мол, была недостаточно мила с милордом… Как будто ему это было нужно! Господи, да он может проглотить Лиззи, не жуя. Ты бы все-таки была ему не по зубам, Дженни. Ты не так чувствительна, как моя дорогая бедняжка.
– Да уж! Ты, кажется, принимаешь меня за амазонку. Но все-таки скажи, как эта твоя тонкая душа Элизабет нашла в себе силы решиться на такой отчаянный шаг – бегство?