Погоревав по прошлой жизни, Джон решил, что коль моря ему отныне не видать, то «и ви́деть он его не может», и продал «Мудрую черепаху», решив переехать в Добрую Ярмарку, что на Синем Зубце. Городишко был хоть и мал, зато стоял на реке и был вполне пригоден для жизни. Жанетта, намётанным глазом дочки хозяина постоялого двора, тут же определила, что «место хорошее, торговля здесь бойкая — день и ночь по Зубцу баржи идут, по дороге купцы едут, а вот где путнику переночевать — особо заведений и нет». Они долго сомневались, но всё же рискнули пустить всё вырученное с продажи корабля в дело. А дело, задуманное Жанеттой, было серьёзным — выстроить из старого заброшенного дома добротную гостиницу.
Когда-то, на подъезде к Доброй Ярмарке, один удачливый купец решил поставить себе дом. Да не просто дом, а замок в три этажа с башенками, переходами, галереями, конюшнями и всем, чем полагается быть настоящему за́мку. Даже стену вокруг возвёл, ров прорыл, мост через него соорудил и ворота с решёткой. Да только вот довести до ума не успел — разорился, а «за́мок» его так и остался стоять недостроенным. Большой дом, недоделанный внутри, оказался никому не нужен, кроме как нищим да бродягам.
Переговорив с кем надо из Доброй Ярмарки, Джон и Жанетта споро взялись за дело. Нашли плотников, мастеровых, прикупили камня, леса и всего, что потребовалось на переделку старого дома. Так, на удивление всем, пугавшая горожан развалюха превратилась в гостиницу с гордым именем «Мудрая черепаха». Как и положено в настоящих замках везде был герб — черепашка, на панцире которой витиевато сплелись «Д» и «Ж». Герб красовался на воротах, на флюгере и даже был вышит на простынях. На первом этаже Жанетта придумала разместить трактир, выделив в нём два зала — для господ и простого люда. Второй этаж сплошь состоял из комнат с непритязательным убранством, а вот третий был с покоями побольше, для высокородных лордов и богатых купцов, коли такие пожелают заглянуть в «Мудрую черепаху».
Всё было основательно, добротно и удобно в этом новом доме со старым именем, который построил Джон. И кухня, и конюшни, и скотный двор, и огородик, откуда Гертруда брала наисвежайшую зелень. Дело Джона процветало — гостиница никогда не пустовала, заслуженно обретя славу достойного места, где без опаски можно было поесть и провести ночь.
Не далее, как вчера его жена вместе с дочкой укатила навестить своего отца в Сигард. А сегодня самый нерасторопный из их слуг устроил утренний куриный переполох. Особого значения случившемуся Джон не придавал, в отличие от Гертруды. Его больше волновало, чтобы крики не достигли ушей постояльцев, ещё спавших в своих постелях в столь ранний час.
Когда Джон спустился во двор, с поимкой кур было уже покончено. Провинившийся Густав успел куда-то ретироваться, а Гертруда, всё ещё ворча, набрав корзинку яиц, вознамерилась идти на кухню, чтобы готовить омлет тем, кто пожелал его на завтрак. Крестьянка, явившаяся в гостиницу поутру, продолжала стоять у курятника, переминаясь с ноги на ногу.
— Как тебя звать?
— Нэн…
— Нэн? — переспросил Джон, подходя поближе. Девушка была невысока ростом, с серыми глазами и тёмными прядями, выбившимися из-под платка. Видно было, что её одежда когда-то была чистенькой, но, не выдержав испытания дорогой, изрядно поистрепалась и испачкалась. — Откуда ты?
— Из Мейденпулла.
— Из Мейденпулла? А что умеешь?
— Я?
— Ну не я же! Тебе ведь нужна работа? За этим явилась?
— Да… мне нужна работа.
— Ну, так что ты умеешь?
— … Я всё умею, — зыркнув серым глазом, после паузы ответила «Нэн из Мейденпулла».
— Вот и хорошо! Ступай вместе с Гертрудой на кухню — будешь стараться — оставлю в «Мудрой черепахе»! Ну, ступай, ступай! — глядя во след странной крестьянке, вовсе не обрадовавшейся редкостной удаче, благодаря которой у неё появились еда и кров над головой, Джон лишь покачал головой. Ну, ничего, Гертруде нужна помощь, да и девушки, отвечающие за уборку гостевых покоев, вдвоём не справляются. Пусть пока поработает, а там уж Жанетта разберётся — подходит она им или нет.
Оказавшись на кухне, Арья огляделась. Просторная, с двумя огромными столами и полками вдоль стен, на которых разместились тарелки, кружки, кувшины, она производила впечатление места, за которым трепетно следили. Над одним столом была палка, на которую были нанизаны крючки, державшие всевозможную утварь — от огромных ложек до сковородок. Отдельно на доске были выложены ножи — строго по размеру, от бо́льшего к ме́ньшему. В очаге пылал огонь. Чуть поодаль стояли две лохани и пара вёдер. Из корзин, выстроенных рядком, задорно свисали пучки петрушки, укропа, базилика и какой-то неведомой Арье травки. Тут же была свежевыловленная рыба, ещё продолжавшая шевелить хвостами и беспомощно ловить воздух открытым ртом. В углу стоял шкаф с одной приоткрытой дверцей, позволявшей увидеть отмытую до блеска посуду.
— Эй, што встала?
— А? — обернулась Арья к хозяйке царства котлов и ножей.
— Бери репу, да чисть давай! — поджав губы, кухарка протянула Арье небольшой нож и указала на угол, где рядком стояли скамеечка, три ведра и большая миска. — Всё уж готово, только сесть, да делать!
Как ей и было велено, Арья прошла к вёдрам. Одно из них было с водой, в другом были клубни с хвостиками, похожие на желтовато-серые камни, в третьем, на самом дне, скручивалась змейкой одинокая срезанная кожурка.
Присев, Арья с сомненьем потянулась за репой. Ей, конечно, приходилось бывать на кухне Винтерфелла, и она видела, как Анна готовила еду, но никогда особо не смотрела, что именно и как та делала. Выходит — зря. То, что репу полагается чистить, Арья догадывалась, подозревая, что сама она не лишится своей кожуры и не станет белой, ароматной, какой её обычно подают на стол. И чистят её, судя по всему, срезая верх тонкой лентой, такой, какая осталась с прошлого раза, прилипнув ко дну ведра.
Вытащив репину, Арья поудобнее захватила нож, пытаясь сообразить, как получше снять кожуру. Нож то и дело соскальзывал, и вместо тонкой полоски получались неровные кружки с добрым слоем белой сердцевины. Стиснув зубы, Арья пыталась строгать по ровнее, так, словно она затачивала наконечник для стрелы, но получалось всё равно криво.
— Батюшки-светы?! Ты што творишь-то, непутёвая?! — стоявшая за её спиной Гертруда, вытаращив глаза, прикрыла рот пухлой ладошкой. — Это кто ж тебя так научил-то?! А вода! На кой я тебе водицу-то поставила?! Ты по што грязь разводишь? Репочку-то помыть сначала надобно! А ну дай сюда! — и, присев рядом на корточки, она забрала из рук Арьи нож, ополоснув его в воде вместе с многострадальной репой. Ловко вложив её в ладонь, совсем не так, как это делала Арья, кухарка принялась срезать кожуру.
Закусив губу, Арья смотрела, как из-под лезвия свешивалась длинная спираль, которая становилась всё больше, пока не улетела в ведро. Дочистив репину, Гертруда положила её в миску.
— Вот как надо. Не уж то, первый раз нож в руки взяла? — полюбопытствовала Гертруда, глядя на Арью сверху вниз.
— Не первый, — пробурчала Арья себе под нос. Вряд ли её «учителя» обрадовало бы то, что их новая служанка до сего дня метала ножи во дворе собственного замка, а не трудилась ими на кухне.
Остаток утра Арья постигала науку чистки репы. Под конец у неё даже стало что-то получаться, но Гертруда, покачав головой, была непреклонна:
— Вот непутёвая! Ты што столько срезаешь? Из чего кошеварить-то? Её для людей растили, а не для свиней! Ты ж почти половину на очистках оставила! Што я на стол подам?
Арья хотела было возразить, что она старалась, как могла, и для первого раза вышло неплохо, но Гертруда, отвернувшись, уже орудовала котлом, пристраивая его над огнём.