— Здесь я решаю, что ты хочешь, — спустя несколько секунд затишья говорит он, расстегнув ширинку, и вытащив эрегированный член. Он входит в меня резко, как всегда, и жёстко начинает вдалбливаться внутрь меня. Внизу дико больно, и я всхлипываю. Надеюсь, ребёнку это не навредит, но я уже сомневалась, что он вообще будет жить.
Лежала как амёба, отвернувшись в сторону, глотая слёзы, и ждала, когда это всё прекратится. Через несколько минут, Доминик кончает прямо в меня, и отстраняется, застёгивая ширинку.
— Одевайся, пора домой, — говорит он жёстко, и мне не остаётся ничего, кроме как встать с кровати и начать одеваться. Что делать дальше я понятия не имела.
7
Стоило только натянуть толстовку, как Форд хватает меня за руку, и прямо с мокрыми волосами выводит из гостиницы на улицу, сажает в салон автомобиля, обходит его, и садится сам. Запрокидываю голову на сиденье кресло, и тихо всхлипываю, закусывая губу.
— Не ной, раздражаешь, — слышится сбоку, но я не могу ничего сделать, слёзы так и продолжают литься из глаз. — Я сказал, прекрати реветь.
Угрожающие слова немного влияют на меня, и я пытаюсь успокоиться. Через пять минут я уже сижу, опустив голову, и пытаясь как-то сказать мужу про ребёнка и попросить его не делать аборт.
— Я беременна, — выдыхаю спустя несколько минут, ничего нормального не придумав.
— Я знаю, — неожиданно для меня совершенно спокойно произносит он, и я снова закусываю губу, чтобы не зарыдать в голос.
— Ты убьёшь его, да? — хоть и прекрасно знала его ответ, спросила, надеясь в душе, что он не такой безжалостный сухарь. — Прошу, не убивай его. Обещаю, что ты его даже не заметишь! Я обустрою ему комнату в другом конце особняка, ты даже не услышишь его и не вспомнишь!
Доминик рассмеялся, и повернулся ко мне.
— Я не собираюсь держать у себя в доме чужого ребёнка, — говорит он спокойно, но по глазам вижу, как он злится. К переменам его настроения я привыкла уже давно — в один момент он может быть нежен, а в следующий момент уже жесток.
— Чужого? — срывается с губ. — Чужого!? Ты думаешь, я изменяю тебе? Доминик, ты больной на голову, сукин сын! Твои псы следят за мной каждую минуту, когда мне тебя изменять?
— Попридержи язык, Бель, — желваки на его лице играют, но тон остаётся всё таким же холодным и спокойным. — Может с моими псами, как ты выразилась, мне и изменяешь.
Сжала кулаки, и поняла, что терпеть больше не было сил. Пора открыть рот и перестать молчать, высказать ему всё, что накопилось.
— Ты издеваешься? Я изменяю тебе только в твоих мыслях, в твоей голове, но никак не в реальности. Ты уже повернулся на этой почве, ты это понимаешь? Все эти таблетки, походы к гинекологу, это всё для того, чтобы ты был уверен, что я не залетела от другого. Но Доминик, очнись, нет другого! Ты нанял в наш дом только девушек, ты думаешь, я сплю с ними? Ты следишь за мной круглые сутки, когда мне тебе изменять, скажи? Когда я сплю? Когда ем? Когда ты трахаешь меня? Когда!? — выплеснула то, что копилось долгие годы, стало определённо легче, но выражение лица Доминика не сулило ничего хорошего. Он разозлился, но мне было плевать.
— Анабель, — рычит он, протягивает ко мне руку, но я её отбиваю. На лице пробивается удивление, но через пару секунд его лицо снова становится угрожающе злым. — Ты нарываешься.
— И что ты сделаешь? Изобьёшь? Изнасилуешь? Я устала, Доминик, — проговариваю, наблюдая за лицом мужа. То, что я открыла рот, явно ему не нравилось. — Я хочу развестись.
Всё произошло настолько быстро, что я не поняла, как он рывком притянул меня к себе, посадил к себе на колени, и схватил за влажные волосы, делая больно.
— Повторяю ещё раз, — цедит он сквозь зубы. — Здесь я решаю, что ты хочешь.
Вижу, как его глаза пылают, и только сейчас я понимаю, что наговорила, отчего сразу же стало страшно от того, как я за это отвечу.
— Как только мы прилетим домой, проверишься у гинеколога. Я уже назначил ему встречу на шесть часов вечера. Везти тебя в клинику и терпеть твои фокусы я не намерен, поэтому вызвал его на дом. Скажешь, что хочешь сделать аборт. Без выкрутасов, понятно?
Не могу качнуть даже головой из-за его руки, поэтому с накатившей злостью говорю ему прямо в лицо.
— Я не буду этого делать. Если ты потащишь меня силком, я что-нибудь сделаю с собой, — пытаюсь хоть как-то припугнуть, цепляясь за ниточку надежды, но Доминик только начинает смеяться мне в лицо.
— Милая моя, — говорит он слишком приторно сладко. — Что ты сможешь с собой сделать, если по приезду я запру тебя в четырёх стенах? Теперь я сам буду следить за тобой, раз мои олухи этого сделать не могу. Буду таскать тебя везде вместе с собой. Ты сама напросилась.
Он прикасается своими губами до моих губ и не характерно для него, нежно целует. То, что нежность была показательной, и исключительно успокаивающей, я была уверена.
Я отстраняюсь, отодвигаюсь, вытягивая руки вперёд. Устала играть по его правилам, и пришло время дать хоть какой-то отпор. Слезаю с колен под удивлённый взгляд, и сажусь на своё место. Он, видимо, не ожидавший от меня чего-то такого, даже не сопротивлялся. Уставился на меня как на невменяемую, и я, проигнорировав его взгляд, отвернулась к окну.
— Ты распустилась, — слышится от него, но я продолжаю смотреть на улицы Финикса. — Стала своевольной.
— Доминик! — сама от себя не ожидая, прикрикнула. — Я человек, чёрт возьми, и имею право на решение!
Он резко оказывается рядом, и я чувствую грубые пальцы на своё лице. Поворачивает голову в свою сторону, и я вижу разъярённые глаза Дома, пылающие злым огоньком.
— Пока ты моя жена, не имеешь, — бросает он, и отпускает меня, отодвигаясь, доставая телефон. На глаза снова накатывают непрошенные слёзы, но стоило только слезе спуститься вниз по лицу, стёрла её. Рыданиями сейчас себе не поможешь, нужно было что-то думать.
8
Через час мы приехали в аэропорт, где нас уже ждал самолёт компании Доминика. Сумбурно помню, как мы прилетели домой. Помню только то, что я, пройдя в хвост самолета, села там, вдалеке от Дома, чтобы не быть под его давлением. Против, видимо, он не был, раз за все те часы перелёта, ни разу ко мне не пришёл. Ко мне приходила только стюардесса и предлагала разные лакомства, от которых было сложно отказаться. Чизкейк с кетчупом оказался отвратительным. Не нужно было прислушиваться к стюардессе, что это реально вкусно.
Поев, я уснула на кресле, и только когда мы прилетели домой в Сиэтл, меня разбудили. Дорога до дома заняла не так много времени, в течение которого Доминик даже не взглянул на меня, работая в планшете. Для него будто ничего и не случилось.
Заезжая на территорию особняка, моё сердце мгновенно сжалось от мысли, что скоро снова последуют издевательства, унижения, и самое главное — игнорирование моих желаний. Домой я шла под конвоем охраны, в число которых прибавилось и несколько женщин. Мужская же часть знатно поредела. Доминик всё расстояние от машины до дома держал меня за руку чуть ниже плеча, больно сжимая. И только зайдя в нашу общую спальню, он отпустил меня и буквально толкнул в ванную комнату.
— У тебя полчаса пока врачи устанавливают аппарат, — произносит он безапелляционно, и уходит.
На тумбочке у ванной уже лежала моя одежда, которую я носила дома. Купаться не хотелось от слова вообще, сейчас хотелось только лечь на кровать, замотаться в одеяло и тихо плакать в одиночестве. Но чтобы лишний раз не злить мужа, скидываю свою маскировочную одежду, которая не справилась со своей задачей и встаю под горячий душ. Горяченные струи воды ударили по коже, и я с силой закусила губу. Пыталась отрезвить себя болью, но с каждой секундой, что я проводила в этом замкнутом помещение совершенно одна, заставляли накручивать себя негативными мыслями.
Выключив воду, вышла с душевой кабины и, насухо вытиравшись, оделась. Привела волосы в порядок, оставляя их распущенными. Наплевав на припухшее от слёз лицо, не стала пользоваться косметикой, надела туфли, о которых тоже позаботились служанки, и вышла из комнаты.