Окинув взглядом комнату, она еще раз хлюпнула носом и ушла, тихо затворив за собой дверь.
— Я убежала из дома,— сказала она Саймону.
Никакого ответа. Он стоял на голове, упершись ногами в стенку грота, и считал:
— Сто шестьдесят восемь, сто шестьдесят девять, сто семьдесят...
— Саймон!
— Сто семьдесят три, сто семьдесят четыре...
— Саймон, послушай...
Он вскочил на ноги, красный, рассерженный.
— Только я сосредоточился, и ты все испортила,— упрекнул ее он.— Теперь придется начать сначала. Я должен досчитать до пятисот, не меньше.
— Что не меньше?
— Это занятия по системе йогов. Я выписал специальную книгу. Чтобы не краснеть и не заикаться, нужно уметь концентрировать свое внимание. А для этого прежде всего следует научиться правильно дышать. Первое упражнение — это стоять на голове и считать. Что означают твои слова: «Я убежала из дома!»?
— Выходит, ты вовсе и не сосредоточился? — презрительно спросила она.— Раз слышал, что я сказала.
— Замолчи!
Он отвернулся и поддел ногой камень. Шея у него снова стала малиновой. Потом поднял камень, подошел к выходу из грота и швырнул его в озеро. Камень семь раз подпрыгнул на воде, напугав шотландскую куропатку, которая взлетела над озером, перебирая красными лапками.
— Ты хочешь сказать, что теперь будешь ночевать здесь?
— Да.
— Зачем? Почему ты ушла из дома?
В горле у нее пересохло.
— Вчера я узнала, что твоя тетя работает у нас. Убирает.
— Я знаю. Мир тесен.— Саймон швырнул второй камень, но тот подпрыгнул только два раза.— Черт бы взял!
— Что?
— Я сказал, что знаю. Мой уши почаще, если плохо слышишь.— Его собственные уши были ярко-малиновые. Нарочито небрежным тоном он добавил: — Вечером накануне нашего переезда сюда тетя приходила к нам и рассказала, что к ее хозяйке приехала племянница по имени Мэри. Ей двенадцатый год. Я задал еще несколько вопросов. Не очень много, просто чтобы убедиться.
— Представляю, какие гадости она обо мне говорила.
— Да уж,— усмехнулся Саймон, но, увидев взгляд Мэри, тут же стал серьезным.
— Почему ты мне не рассказал об этом?—в ярости спросила она.
— Не всегда и не все нужно говорить.— Он набрал целую горсть камней и песка и швырнул ее в озеро.— Во-первых, ты могла подумать, что я намерен тебя разоблачить.
— Да,— только и произнесла униженная донельзя Мэри.— Понятно.
— А я вовсе и не собирался этого делать,— сказал Саймон.— Она зашла к нам случайно. И я даже не упомянул при ней, что мы знакомы.
— Она знает. Я встретила ее вместе с Полли-Анной на почте. Это было ужасно.
При воспоминании о том, как это было, ее словно окатило холодной волной. Ей даже почудилось, что она вот-вот утонет. Она села, прислонившись спиной к стенке грота, и обхватила голову руками. Слезы струились у нее сквозь пальцы.
— Они сказали ей, что я сирота, что я голодаю, а теперь она передаст это тете Элис и... и... Лучше мне умереть.
Она слышала, как под ногами Саймона хрустят камни и песок. Потом остался только шелест воды в гроте. Саймон ушел, она была одна.
Она все плакала и плакала. И была не в силах остановиться. Словно внутри у нее прорвалась плотина и поток воды, хлынув через глаза и нос, будет литься до тех пор, пока не выльется до конца. Руки у нее стали влажными, как набравшие влагу губки, а голова разбухла вдвое.
— Мэри! — позвал ее Саймон. Он пытался оторвать ее руки от лица.
Давясь слезами, она отвернулась.
— Оставь меня в покое!
Он старался впихнуть ей на колени что-то извивающееся и пушистое.
— Ноакс! — Она схватила кота, зарылась лицом в его шерсть.
Но он отчаянно сопротивлялся, царапался, и ей пришлось его отпустить. Он спрыгнул с ее колен и уселся поодаль, не спуская с нее глаз и приводя в порядок свою шубку.
— Все меня ненавидят, даже Ноакс,— всхлипнула она.
— Это только потому, что я его поймал,— объяснил Саймон.— Он не любит, когда его ловят и берут на руки.— Он помолчал.— Мне уйти?
— Да,— сказала Мэри и прикусила язык.— То есть нет.
Он, нахмурившись, уселся на корточки рядом с ней. Они молчали, и спустя немного Ноакс по собственному почину подошел к ним и потерся головой о ногу Мэри.
Она не трогала его. Он терся и мурлыкал.
— Он делает это только с тобой,— сказал Саймон.— Пожалуйста, Мэри, перестань плакать.
— Я уже перестала. Только вся как-то раскисла и размякла. Словно грелка, из которой вылили воду.
— Потому что плакала,— сказал Саймон.— После слез всегда так.
— Я редко плачу. По правде говоря, я никогда не плачу.
— Нашла чем гордиться. Все люди плачут.— Саймон швырнул камешек в противоположную стенку грота. Он звякнул о хрусталики и упал в озеро.— Почему это ты должна быть не такой, как другие?
— Я не хочу, чтоб они знали, что мне плохо. А если плачешь, сразу понятно.
— Они?
Она ничего не ответила.
— Ты имеешь в виду тетю и дедушку?
Она покачала головой. Желудок у нее словно узлом перетянуло.
— Ты бы хотел, будь твои родители постоянно в отъезде, чтобы они заметили, что тебе от этого плохо? —выпалила она.
— А тебе плохо? — Он вспыхнул.— Извини. Мне тетя рассказала. Но я не собираюсь совать нос в чужие дела.
— Ничего.— Она на минуту задумалась.— Нет, мне не плохо,— удивленно призналась она.— Раньше было плохо, а теперь нет.— И облегченно вздохнула, узел у нее внутри исчез.— Сейчас все по-другому,— сказала она.— Почему, не знаю. С тех пор как появился Кришна и мы очутились на острове. А куда он делся? Я не видела его с утра.
— Собирает орехи,— ответил Саймон.— Этот парень только и думает, чем бы набить себе пузо.
Ему не удалось собрать много орехов. Всего один небольшой котелок. И сейчас он сидел рядом с котелком, подтянув колени к груди.
— Меня тошнит,— сказал он.
Он выглядел плохо. Из-за темной кожи он был не бледным, а каким-то серым.
— Вчера вечером ты переел сардин,— сказал Саймон.— Я тебя предупреждал.
— Мне холодно,— пожаловался Кришна.
— Не может быть. Погода, правда, чуть изменилась, но еще не холодно. Просто солнце спряталось. Побегай немного.
Он казался маленьким и несчастным. Мэри села рядом.
— Я принесла тебе фуфайку и красивые шерстяные свитеры. Надень свитер, и тебе сразу станет теплее.
Но даже в фуфайке и толстом свитере он все равно дрожал от холода.
В это трудно было поверить, потому что, хотя солнце и скрылось за облаками, в воздухе заметно потеплело. Небо было покрыто пушистыми тучами, оно спустилось прямо на вершины деревьев и, казалось, не только скрыло от земли солнце, но и заглушило все звуки. Замолкли птицы, и, когда с озера взлетела утка, они вздрогнули — так громко махала она крыльями. И озеро даже всколыхнулось от испуга. Но как только птица скрылась из виду, коричневая вода снова стала неподвижной и непрозрачной, и в ней ничего не отражалось. Воздух был так напоен влагой, был таким сырым и густым, что, казалось, его можно черпать ложкой. На лбу у них не просыхали капли пота.
Обедать им не хотелось. Слишком много усилий пришлось бы в этом случае приложить. Мэри и Саймон съели ложку-две, а Кришна совсем отказался от еды. Он лежал, свернувшись калачиком, и, по-видимому, дремал.
— Чересчур переволновался вчера,— сказал Саймон.— Во-первых, была возможность полакомиться сардинами, а во-вторых, мне показалось, будто я услышал лису, и повел его посмотреть. Он ни разу не видел лисы, вот я и решил, что ему интересно.