— Молчи,— яростно одернул ее Саймон.
Она заморгала и засунула большой палец в рот.
Мэри наконец-то сумела перевести дыхание. Все понятно. Ведь перед тем как прийти на море, она каталась в кустарнике по земле, втирая грязь и листья в лицо и волосы. Ветром, наверное, всю грязь смахнуло, но вид у нее и сейчас, должно быть, как у бродяги или цыганки. Как у бедной-пребедной.
Вот почему Саймону было ее жаль.
В первую секунду она ужасно обиделась и хотела крикнуть, что это неправда. Может, сама она и не богата, но ее родители весьма состоятельные люди. Во всяком случае, у них хватит денег купить ей столько шоколадок, сколько она пожелает.
Но она ничего не сказала. Открыла рот, посмотрела на Саймона и промолчала. Она испугалась. И при этом вдруг сообразила, что испугалась вовсе не того, что он может сделать,— она с легкостью могла от него убежать, поскольку при нем были Полли-Анна и корзинка, а того, что он может о ней подумать. Подобное чувство ее порядком удивило, ибо обычно она с полнейшим равнодушием взирала на то, что о ней думают другие люди, за исключением, пожалуй, дедушки и ее первой учительницы, которая была удивительно добрым человеком. Саймон же ни в коем случае не входил в число этих людей...
Опустив голову, она сквозь ресницы рассматривала его. Он был худой, рыжеватый, с глазами как пестрые камешки, словом, самый обычный, и тем не менее она знала или, скорей, чувствовала, потому что, поскольку они только что познакомились, было еще рано говорить, что она его знает, что он человек, с которым придется считаться. А в общем-то, решила она, пусть лучше он жалеет ее, чем презирает.
— Ты правда не завтракала?—спросила Полли.— Даже хлопьев не ела?
Мэри отрицательно покачала головой. Длинные волосы упали ей на лицо, его не было видно.
— А почему твоя мамочка не накормила тебя?—спросила Аннабел.
— Или папа? — добавила Полли.— По воскресеньям или когда у мамы рождается новый ребеночек, папа сам кормит нас завтраком. На прошлой неделе появился ребеночек, поэтому сегодня утром готовил завтрак папа, а мы ходили за покупками.
— Я не живу с мамой. Я живу с тетей,— объяснила Мэри.
— Почему тетя тебя не покормила?
— А почему ты не живешь с мамой?
Вопросы эти прозвучали одновременно, и близнецы не сводили с Мэри блестящих глаз. Две толстые малышки решили во что бы то ни стало докопаться до истины. «Ничто их не остановит,— подумала Мэри,— они как каток для укладки асфальта». И перевела молящий о помощи взгляд на Саймона, но он стоял к ней спиной, копаясь в своей корзинке.
— Моей тете все равно, завтракаю я или нет!
Мэри знала, что ее слова были, мягко говоря, некоторым искажением истинных чувств тети Элис, которая была убеждена, что Мэри умрет от голода, если не доест гренки или яйцо, а потому от всей души старалась впихнуть в нее как можно больше, но это было единственное объяснение, которое она была способна придумать с ходу. Что же касается второго вопроса, то отвечать на него искренне было неловко, а подыскать подходящее объяснение сразу не удалось, и поэтому она сделала вид, что не расслышала его. Отойдя от них на несколько шагов, Мэри подняла горсть камешков и принялась кидать их в торчащую из гальки ржавую консервную банку.
— Может, ее мама умерла? — услышала она за своей спиной шепот Полли.
— Твоя мама умерла? — спросила Аннабел, подходя к ней и заглядывая ей в лицо.
— А тебе какое дело? — Мэри швырнула в банку очередной камень, но промахнулась.— Черт побери!
— Так нельзя говорить. Это ругательство! — упрекнула ее Аннабел.— Ругаться нельзя. Я ведь только спросила. Я не хотела тебя обидеть.
Мэри окончательно растерялась.
— В таком случае да. Да, да, да! Она умерла.— Она вдруг почувствовала себя опустошенной и злобно глянула на малышку.— И папа тоже, если хочешь знать. Я сирота. Что еще тебе рассказать?
— Ничего,— затрясла головой Аннабел и бросилась к Саймону и Полли.
Они о чем-то шептались. О ней — поняла Мэри и продолжала бросать камни, но в банку не попадала, потому что в глазах у нее как-то двоилось. Может, если не обращать на них внимания, они уберутся восвояси?
Но тут рядом с ней послышался голос Саймона:
— Знаешь, у меня тут кое-что есть. Если ты голодна...— И он протянул ей какой-то неуклюжий сэндвич.— Это сардины. Я купил их к ужину, но открыл банку и сделал бутерброд.
Еще ни разу в жизни Мэри не испытывала такого чувства отвращения к еде. Вдобавок ко всему она ненавидела сардины.
— Извини, но масла при мне нет.— Саймон был смущен до слез.
Мэри взяла бутерброд. Она не собиралась его брать, но рука сама потянулась за ним. Она осторожно откусила кусок, но легче ей не стало: противный, как она и предполагала.
Близнецы тоже подошли вслед за Саймоном и, встав по обе стороны от него, смотрели на нее.
— Какая невоспитанность! — вдруг громко произнесла Аннабел суровым голосом.
— Тсс...— зашипел Саймон и, повернувшись к сестрам, приказал: — А ну идите отсюда! Быстро. Вверх по ступеням.
— Пусть она сначала скажет то самое слово,— запротестовали они.— От нас ты ведь всегда требуешь, чтобы мы его говорили. Это нечестно.— Но покорно двинулись прочь с пляжа.
— Извини, пожалуйста,— сказал Саймон.— Они еще совсем маленькие.
— Я сама виновата, — призналась Мэри. Она проглотила кусок сэндвича и смиренно добавила: — Я знаю, что должна была сказать спасибо.
— Ты, наверное, очень голодна. Какой ужас...
Он выглядел таким обеспокоенным и говорил с таким участием, что у Мэри не хватило духу рассмеяться. Кроме того, со страхом поняла она, он собирается стоять и смотреть, как она ест, будто во время кормления диких зверей в зоологическом саду.
— Я не в силах съесть все сразу,— пожаловалась она.— Когда человек по-настоящему голоден, лучше есть медленно. Быстро есть опасно, если желудок отвык от пищи.
Секунду он пребывал в сомнении, потом лицо его прояснилось, и он улыбнулся.
— Ладно, я не буду стоять и смотреть.
Но он и не ушел. Улыбка сползла с его лица, он смущенно переминался с ноги на ногу.
— Послушай, это, конечно, не мое дело,— торопливо заговорил наконец он,— но где ты будешь сегодня обедать? То есть, хочу я спросить, твоя тетя очень бедная?
— Да нет, она не бедная,— не подумав, бухнула Мэри. Но, заметив на его лице удивление, поспешно добавила: —Ты не думай, она не морит меня голодом. Просто она... Она меня не любит и поэтому кормит всякими объедками и остатками, а они не всегда бывают съедобны.
— А почему она тебя не любит?
Мэри тихо вздохнула. Она очень любила сочинять про себя разные истории, но, прежде чем поведать их миру, ей требовалось время. А Саймон торопит ее. «Он такой же, как и его сестры, — возмутилась она,— лезет, вынюхивает, выспрашивает...»
— Не суй нос в чужие дела! — кинула она.
Саймон опять залился краской — удивительно быстро он краснел («Как девчонка»,— подумала Мэри.),— но спокойно ответил:
— Не хочешь рассказывать, не надо.
И пошел прочь. Мэри смотрела ему вслед и вдруг почувствовала себя такой одинокой. Саймон был противный мальчишка, который любит совать нос в чужие дела, но зато он единственный из ее сверстников, с кем ей довелось поговорить за целый месяц. Ни дедушка, ни тетя Элис не знали никого из местных детей. У дедушки все его приятели были такие же старые, как он, а тетя Элис по робости характера ни с кем не знакомилась. С соседями она заговаривала только по необходимости, а идя по улице, почти всегда делала вид, что никого не видит.
Мэри наконец одолела себя и крикнула:
— Саймон, прости меня, пожалуйста.
Он остановился и оглянулся. Лицо его было непроницаемым.
— Я не хотела нагрубить. Дело в том, что...— В чем? Она ничего не могла придумать, но слова возникли сами собой, и она их произнесла: — Дело в том, что мне трудно об этом говорить.