– Выспались? – спросил он.
У него на шее все еще была белая повязка, и я наконец сообразила, что это вовсе не бинт, а просто такая штука, которую носят священники. Отец Девлин в нашей церкви тоже такую носил.
Я улыбнулась в ответ:
– Да, спасибо.
– Будете кашу и яичницу? – спросила хозяйка, улыбаясь нам.
– Настоящая яичница? – удивилась Олив.
– Сама настоящая, – ответила та. – У нас на заднем дворе живут курочки, которые каждый день любезно делятся с нами чудесными коричневыми яичками. Можешь покормить их потом, если захочешь.
Мы уселись за длинный деревянный стол. Солнце пригревало мне спину. Было так уютно, что я почувствовала, как все напряжение прошлого дня отпускает меня. Это хорошее место, и мы здесь будем в безопасности. Жена священника поставила перед нами тарелки с кашей. Я положила в рот ложку: каша оказалась сладкой и пахла сливками.
– Дяденька! – позвала Олив, прожевав очередную ложку каши.
– Да, солнышко.
– А та церковь принадлежит вам?
Он рассмеялся:
– Боюсь, Олив, нам вообще ничего не принадлежит. Мы трудимся во имя Господа, а Он не так-то много платит.
– По-моему, отцу Девлину Бог отсыпает деньги мешками, потому что у него есть кухарка, уборщица и большой блестящий автомобиль, и еще он ходит пить пиво в «Поросенка и свирель».
– А кто такой отец Девлин? – уточнил наш собеседник.
– Это священник в церкви, куда мы ходили, – объяснила я.
– Значит, ты католичка, Нелл?
– Ну, я немного отпала от церкви, – усмехнулась я. – Нашу разбомбили, а другая католическая церковь находилась слишком далеко.
– Но вы верующие? – уточнила жена священника.
– Что такое верующие, Нелл? – спросила Олив.
– Тетенька спрашивает, верим ли мы в Бога.
– Ну мы же читаем молитвы, да, Нелл?
– Конечно.
– И свечки зажигаем.
Я улыбнулась и кивнула.
– Значит, верующие, – с улыбкой заключила женщина.
– Мы, правда, не католики, – вставил священник, – мы методисты. В Уэльсе вообще много методистских часовен, но мы будем рады видеть вас в нашей церкви, если захотите прийти.
– Нам нельзя, – ответила я. – Это смертный грех – заходить в протестантскую церковь.
– Мы до скончания века будем гореть в преисподней! – серьезно добавила Олив.
– Ого, – сказала наша гостеприимная хозяйка. – Звучит жутко.
– Чтоб мне провалиться! – согласилась моя сестра.
– Олив!
– Но ведь так и есть.
– Я знаю, но ругаться не обязательно.
– Прости.
– Знаете что, девочки? Я думаю, Богу все равно, где вы будете Ему молиться, и, полагаю, Он не станет возражать, если вы сходите в нашу церковь. Мы можем провести вас незаметно, пока дьявол не видит. Что скажете?
Я улыбнулась:
– Ладно.
– Ваш папа на войне, Нелл? – спросила жена священника.
– Он служит во флоте, и мы все ужасно по нему скучаем.
– Не сомневаюсь.
– А здесь разве войны нет? – спросила Олив.
Я и сама задавалась этим вопросом. В Лондоне то и дело раздавались сирены воздушной тревоги, но здесь я еще ни одной не слышала и не видела ни одного дома, пострадавшего от бомбежки.
– К счастью, немцы не слишком нами интересуются, Олив. Достается в основном Кардиффу и Суонси. Иногда по ночам в небе над Кардиффом видны красные отсветы, и тогда мы молимся за них.
– В Лондоне то же самое, – сказала Олив. – Проклятые бомбы каждые пять минут.
– Олив! – Я возмущенно уставилась на нее.
– Но ведь так и есть.
– Да знаю я, но не обязательно все время ругаться. Дяденька священник, так же как отец Девлин. При нем бы ты ругаться не стала, а?
– Нет, а то бы он мне как назначил епитимью, разрази меня гром!
Я начала опасаться, что, если Олив продолжит в том же духе, нас живо вернут туда, откуда взяли. Но жену священника поведение моей сестры, похоже, не задевало.
– Да ничего, – сказала она. – В устах такой милой малышки эти слова все равно не похожи на нецензурную брань.
– Что такое нецензурная брань, Нелл?
– Это проклятые ругательства. Олив, а у тебя подбородок в каше.
– Ты выругалась, – ухмыльнулась она. – А при священнике ругаться нельзя, Нелл.
Тут уже мы все не удержались от смеха.
– Знаешь что, Олив, – сказал пастор, – можешь называть меня по имени, если хочешь. Меня зовут Дилан.
Мы никогда не обращались к взрослым по имени. Я была знакома с миссис Бэкстер всю жизнь, но не знала ее имени. Моя мама называла ее миссис Бэкстер, муж просто звал ее женой, а сама миссис Бэкстер называла мою маму миссис Паттерсон. Священник заметил, что мы озадачены.