Потом предоставили слово каждому из регентов. Те, кто воспользовался этой возможностью, предсказуемо преувеличенно восхваляли мою семью. У некоторых хватило наглости говорить о политике. Так, мастер Термаут, наверное, самый старший из моих регентов, сказал:
– А теперь наш король Джерон, и он, конечно, будет соблюдать все торговые соглашения, заключенные его отцом.
Или госпожа Орлен, друг Сантиаса Вельдерграта, не скрывая насмешки в голосе, проговорила:
– Долгой жизни королю Джерону. Если он будет править нами так же хорошо, как он нас развлекает, Картию ждет поистине большое будущее.
Даже несмотря на свое состояние, после этих слов я чуть не ворвался в часовню. На языке у меня вертелись несколько весьма нелюбезных фраз, которые развлекли бы двор на пару недель.
– Джерон?
Я обернулся, не зная, как отреагировать на этот возглас, и увидел идущую ко мне Имоджен. Она робко подошла ко мне, очевидно, смущенная тем, что я здесь, а не внутри.
Имоджен была служанкой в поместье Коннера Фартенвуде и там однажды спасла мне жизнь. Когда я стал королем, одним из первых своих приказов я вознаградил свою спасительницу, даровав ей титул. Интересно, что новый статус ничуть не изменил девушку. Конечно, она стала лучше одеваться, а ее темные волосы теперь всегда были распущены, а не убраны в чепец горничной, но все же она осталась ко всем такой же доброжелательной, как и раньше, независимо от их положения в обществе.
Глаза Имоджен были устремлены к темному небу.
– Разве шел дождь? Почему ты весь мокрый?
– Вечерняя ванна.
– В одежде?
– Я застенчив.
Она нахмурилась.
– Когда ты не пришел на отпевание, принцесса попросила, чтобы я нашла тебя.
Принцесса Амаринда из Балтина была племянницей короля Баймара, единственной страны, которая осталась нашим союзником. Из-за этого с самого ее рождения было решено, что она выйдет замуж за того, кто взойдет на трон Картии, чтобы укрепить союз наших стран. Предполагалось, что это будет мой брат, и он, как мне казалось, был бы счастлив выполнить этот долг. Теперь же это должен был сделать я. Его долг перешел ко мне. Не перешло лишь его счастье. Амаринда ясно дала понять, что ее также угнетает перспектива нашей помолвки. В сравнении с Дариусом я чувствовал себя утешительным призом, и, увы, далеко не самым лучшим.
Тут Имоджен заметила мою раненую руку. Она тихо вскрикнула и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть рану. Не говоря ни слова, она наклонилась и приподняла полу платья, чтобы оторвать лоскут от нижней юбки. Им она перевязала мою рану.
– Это ерунда, – сказал я, когда она перевязывала руку. – Из-за крови выглядит не очень, а так – ерунда.
– Кто это сделал? – Я не сразу ответил, и она сказала: – Я приведу принцессу.
– Нет.
Глаза Имоджен сузились.
– Это важно. Тебе надо поговорить с ней.
Я долго говорил с Амариндой. Я сказал ей все вежливые фразы, которые только знал, от «Какое прекрасное платье» до «Обед очень вкусный». Но мы оба избегали тех слов, которые по-настоящему нам следовало сказать друг другу.
Имоджен настаивала.
– Джерон, она твой друг, она беспокоится о тебе.
– Мне нечего сказать.
– Это неправда.
– Мне нечего ей сказать! – Между нами повисла тягостная пауза, пока я не добавил: – Все друзья Амаринды уже в часовне.
Принцесса добивалась дружбы тех регентов, которые уважали меня меньше всего. А вчера за ужином она столько смеялась с капитаном моей охраны, что я ушел к себе в комнату, чтобы не мешать им. Я хотел бы верить ей, но она сама сделала это невозможным.
Мы еще помолчали, а потом Имоджен пробормотала:
– Тогда поговори со мной. – Она робко улыбнулась и добавила: – Я думаю, что все еще ближе тебе, чем кто-либо.
Она права. И в этом скрывается главное несчастье. Потому что теперь, когда она произнесла это вслух, я понял, что есть люди, которые это понимают. Ведь Роден сказал, что точно знает, чьей смерти я боюсь больше всего.
Имоджен… Если пираты захотят уязвить меня, они заберут мою Имоджен.
Я не мог представить себе без нее ни дня. Но если мне не удастся выгнать пиратов из Картии, Роден приведет их прямо к ней. Невыносимо было даже думать о том, что может случиться. У меня сердце замерло, когда я понял, как опасно ей оставаться здесь. Позволить моей спасительнице приблизиться ко мне означало подписать ей смертный приговор.