Грегор вышел вперед.
– Она не думала, что вы будете против.
– Не надо ее защищать! – приказал я. – Из всех ее дружеских связей эта – самая недопустимая.
Грегор молча опустил голову и отошел к стене, хотя и не убрал меча.
Я снова повернулся к Коннеру, который теперь стоял с высоко поднятой головой, сложив руки на груди, будто бросал молчаливый вызов моему авторитету. А ведь и месяца не прошло с тех пор, как я сам стоял перед ним с таким же вызывающим видом.
Он сказал:
– А тебе давно уже пора поблагодарить меня.
– Благодарить тебя? – Ему еще повезло, что я в виде благодарности не отправил его на виселицу.
– Ты теперь король, как я и обещал, – сказал он. – Может быть, тебе и неприятно то, что я для этого сделал, но без меня ты не получил бы своей короны.
Внутри у меня все перевернулось. Никак иначе я не мог выразить своего гнева. Когда я наконец заговорил, слова мои были полны горечи.
– После всего, что ты сделал, ты и правда ждешь моей благодарности?
– Вся Картия должна быть мне благодарна! – Коннер высоко поднял голову. – Ваш отец был слаб. Постепенно соседние страны просто проглотили бы всю Картию целиком. На Дариуса тоже нельзя было рассчитывать. Он был слишком близок к отцу, поэтому не было понятно, каким правителем он станет.
– Но они были моей семьей!
– Твоя семья от тебя отказалась. И не один раз, а дважды. Они отняли у тебя все, вышвырнули на улицу. А я снова вернул тебе твой мир. Я сделал тебя королем.
Я со злостью вскинул голову:
– И что, по-твоему, теперь у меня есть все?
– Кроме одного. – Коннер кивнул в сторону пустой тарелки, той, что принесла Амаринда.
Я снова взглянул на тарелку, стоявшую на полу. Неужели она правда думала, что я одобрю ее появление в камере моего пленника? Она, как никто другой в замке, должна была принять мою сторону. Коннер совершенно верно полагал, что наши отношения с Амариндой далеки от дружеских. А также, что я понятия не имею, как наладить с ней отношения, если это вообще возможно.
Понизив голос, Коннер продолжил:
– Я заплатил за свои преступления против тебя. Отпусти меня, и я буду служить тебе.
Я усмехнулся, успокаиваясь.
– Ты еще можешь пожалеть об этой просьбе. Мне сегодня нанесли визит пираты. Они жаждут встречи с тобой.
На лице Коннера появилось именно то испуганное выражение, которого я ждал. Глаза его расширились, и будто камень застрял в его горле.
– Не отдавай меня им, Джерон. Я знаю, что они сделают, – прохрипел он.
– Во всяком случае, я уверен, что это принесет тебе боль, – холодно сказал я. – Может быть, я и отпущу тебя.
Я повернулся, чтобы уйти, а Коннер в отчаянии крикнул:
– Джерон!
Не дожидаясь, пока я повернусь к нему, он добавил:
– Я предал твою семью. Это правда, но я никогда не предавал Картию. Я все еще считаю себя патриотом.
Я повернулся к нему.
– Как это возможно? Ты хотя бы представляешь, во что ввязался, когда нанимал пиратов?
Коннер сжал губы, а потом кивнул в сторону моей завязанной руки.
– Так ты тоже им нужен, – глубокая морщина у него на лбу немного разгладилась. – Значит, на кону две жизни – моя и твоя.
– На кону вся Картия, – сказал я. – Ты открыл ворота, и я не знаю, удастся ли мне закрыть их. – Я повернулся и подошел к нему, так близко, что видел, как при взгляде на меня расширились его зрачки. – Мне нужно имя пирата, которого ты нанял, чтобы убить меня. Назови мне его, или ты сегодня же окажешься в их руках.
Коннер тихо прошептал:
– Его имя Девлин. Он похвалялся, что твоя смерть обеспечит ему почетное место среди пиратов. Ты остался в живых, и это, должно быть, очень унизительно для него.
– И полагаю, что для тебя тоже.
Коннера это не смутило.
– Правда в том, что твоя жизнь не нужна никому кроме меня! А я здесь единственный, у кого есть связи с пиратами. Я нужен тебе.
Я покачал головой.
– Ты нужен Картии не больше, чем моровая язва.
В его голосе зазвучала злоба:
– А ты думаешь, что нужен своему народу? Ты правда веришь, что кто-то хочет пойти воевать за мальчишку, от которого всем одни неприятности? Веришь, что кто-то хотел твоего возвращения? Нет, Джерон, ты один. У тебя тут никого нет.
Мне было больно слышать эти слова, так больно, будто он дал мне пощечину. Коннер, должно быть, понял, что я чувствую, и продолжил нападение.
– Я помню, как четыре года назад твой отец сказал, что не может объявить войну, потому что нет никаких доказательств того, что ты погиб. Конечно, это была ложь. А какой король захочет врать своему народу? Разве не проще было бы, если бы ты действительно погиб? Не кажется ли тебе, что для твоего отца это было бы лучше?