Она не обнаружила ни малейшей реакции на происходящее.
Разгневанный ее хладнокровием, он вышвырнул сигарету в окно.
— Давай-ка посмотрим, что может вывести тебя из себя? Что заставит тебя дрожать от ужаса? Что, черт возьми, может вынудить тебя выкатиться к чертовой матери из моей машины, с глаз моих долой и прочь из моей богом проклятой жизни?
Он перешел на крик. Его дыхание было трудным и хриплым. Дженни наблюдала, как он попытался справиться со своим темпераментом и взять себя хоть немного в руки. Когда Кейдж заговорил снова, голос его по-прежнему дрожал от боли и гнева, однако сам он казался чуть более спокойным.
— Что же вызовет у тебя достаточно отвращения, чтобы ты выскочила отсюда в страхе за свою жизнь? Хорошая порция отборных ругательств? Ага, пожалуй. Сомневаюсь, что они вообще тебе известны, однако давай попытаемся. Как думаешь, мне лучше произносить их в алфавитном порядке или, так сказать, в естественном, как придет в голову?
— Тебе не удастся вызвать у меня отвращение, Кейдж.
— Спорим?
— Ничто из того, что бы ты сказал или сделал, не заставит меня покинуть тебя сейчас.
— Да что ты? — Его губы скривились в злобной ухмылке. — Посмотрим.
Кейдж резко рванулся к ней, обняв одной рукой за шею, и притянул к себе. Он впился в ее губы своими губами, тяжелыми и давящими. Дженни не сопротивлялась. Даже тогда, когда его язык, преодолев нестойкий барьер, самым унизительным образом ворвался в ее рот, она ничем не ответила на его столь оскорбительное поведение.
На похороны Хола она надела черный костюм-двойку. Кейдж нагнулся к ее талии, задрал вверх блузку и запустил под нее руки.
— Не сомневаюсь, ты наслышана о моей репутации у женщин, — жарко пробормотал он, дыша ей прямо в шею. — Я грубый и решительный. Соблазнитель девственниц, похититель жен, сексуальный маньяк. Говорят, что у меня так распирает в паху, что я просто не могу держать гульфик застегнутым. — Он раздвинул ее колени своей ногой. — И знаешь, что все это значит для тебя, Дженни? Плохие новости. Ты попала в неприятный переплет, девочка.
Кейдж принудил ее губы к еще одному жесткому и оскорбительному поцелую, нащупав рукой под блузкой ее грудь, сжал ее, а потом рванул хрупкие чашечки бюстгальтера, чтобы высвободить его нежное содержимое. Он грубо вцепился в ее грудь и провел большим пальцем по ее чувствительному соску.
Несмотря на свое решение не реагировать, Дженни оторвала спину от сиденья. Она выпрямилась, напряженная и возбужденная, не сопротивлялась и не отбивалась от него, стойко снося насилие.
Однако ее тихие, прерывистые вздохи оказали действие, сравнимое с воплем тревожной сирены в голове Кейджа. Он пришел в себя, внезапно осознав, что делает, и без сил упал на нее, словно надувная кукла, которую кто-то проткнул булавкой. Кейдж тяжко вздохнул, касаясь губами ее рта, не пытаясь больше подчинить их своими оскорбительными, дикими поцелуями.
Поток свежего воздуха развеял алкогольный туман в его голове и сорвал плотную пелену гнева. В жесте немого раскаяния он отдернул руки от ее груди и предпринял жалкие и одновременно трогательные попытки восстановить порядок ее гардероба. Он бережно расправил бретельку на ее плече и снова прикрыл грудь чашечками бюстгальтера. После этого он убрал от нее руки, передвинулся на водительское сиденье и выскочил из машины.
Дженни закрыла лицо руками и судорожно пыталась восстановить дыхание. Более или менее придя в себя, Дженни расправила одежду, открыла дверь и тоже вышла наружу.
Кейдж сидел на капоте, уставившись в расстилавшуюся перед ним мглу. Она только сейчас осознала, где они оказались, — в районе плато, возвышавшегося над окружавшим его сельским пейзажем. Оно простиралось на несколько миль. Прерии под ним казались спокойными и темными. Порывы ветра отбрасывали назад ее волосы, плотно прижимали к телу одежду. В его мрачных, угрюмых завываниях, казалось, звучала скорбь самой природы.
Дженни повернулась и встала прямо перед Кейджем, заслоняя ему вид. Их колени почти соприкасались. Он медленно поднял голову, быстро взглянул на нее и снова уткнулся взглядом в землю.