Дженни смотрела, как он ласкает ее, как его переполняет удовольствие, как он наслаждается возможностью обладать ею. Она жаждала, чтобы он смог заполнить пустоту внутри, стереть все те несчастные страницы в его прошлом, когда он нуждался в любви и был безжалостно отвергнут.
— Кейдж, возьми меня. Используй меня, используй.
— Нет, Дженни, — едва простонал он, лаская ее языком. — Я использовал других женщин. С тобой все иначе.
Она хотела бы сконцентрироваться на том, чтобы доставить ему удовольствие, но была слишком увлечена, слишком захвачена тем наслаждением, теми новыми, потрясающими ощущениями, что открыл ей он. Его возбуждение нарастало, пока он не наполнил ее снова. Стенки ее чрева тесно сомкнулись вокруг его затвердевшего органа. Ее сотрясало от каждого его мощного движения, она изгибалась и неслась ему навстречу.
Внезапно другое ощущение родилось в ней. Вначале эти дрожащие движения были столь легкими, что она решила, что ей все лишь показалось. Но вот толчки стали сильнее, и она поняла, что их вызвало.
Едва эта догадка осенила ее, Дженни запаниковала. Тело ее внезапно напряглось и омертвело, и вместо того, чтобы жадно стремиться навстречу Кейджу, погружаясь в его страстные объятия, она отшатнулась в сторону.
— Нет, нет, прекрати. — Дженни обхватила руками его голову и оттолкнула от своей груди. Она вырвалась от него и крепко сдвинула бедра. — Прекрати, прекрати.
— Дженни? — Его дыхание было хриплым и громким. Кейджу понадобилось какое-то время, чтобы сфокусироваться на происходящем и снова начать воспринимать мир в правильном ракурсе. — Что случилось, Дженни? Что-то не так? Я сделал тебе больно?
Сердце его замерло от страха, когда она повернулась к нему спиной, прижав колени к груди, свернувшись калачиком.
— О господи, что-то не так. Что не так? Скажи мне.
Кейдж ни разу в жизни не чувствовал себя таким испуганным и бесполезным. Лишь несколько секунд назад они с Дженни занимались любовью. Она жадно отвечала на его ласки всем своим телом. Теперь она, скрючившись, стонет, словно ее пронзила внезапная, смертельная боль.
Он положил руку ей на плечо. Она сжалась, отстраняясь от его прикосновения.
— Что это? Вызвать врача? — Ответом ему были лишь мучительные рыдания. — Ради бога, Дженни, ответь, по крайней мере, тебе больно?
— Нет, нет, — простонала она. — Ничего такого.
— Тогда что? — Кейдж провел рукой по своим волосам, нетерпеливо отбрасывая их со лба. — Что случилось? Почему ты меня остановила? Я причинил тебе боль?
— Я почувствовала, как ребенок шевельнулся.
Она произнесла эти слова бумажным голосом, уткнувшись в подушку. Сперва Кейдж не смог разобрать их, однако, когда разрозненные звуки неожиданно сложились в его голове в слова, он произнес слабым голосом, не помня себя от нахлынувшей радости:
- Это в первый раз?
— Она кивнула:
Врач сказал, что я скоро начну его чувствовать. Это в первый раз.
Смотря ей в спину, Кейдж улыбался. Его ребенок заговорил с ним. Однако Дженни, очевидно, была расстроена и потрясена произошедшим. Он положил ей руку на плечо, но на этот раз не убрал ее, когда она застыла в отвращении. Напротив, он лег подле нее и попытался заключить ее в свои объятия.
— Все в порядке, Дженни. Это не повредит ребенку, если мы будем аккуратны.
Она внезапно села на кровати и уставилась на него:
— Так ты не понял, да?
Он не мог поверить своим глазам, смотря, как Дженни вскочила с кровати, вытащила одеяло и обернулась в него. Она подошла к окну и тяжело оперлась руками о раму, повернувшись спиной к комнате.
Кейдж был задет, расстроен и зол и не думал скрывать этого, когда также поднялся с кровати, нашарил рукою джинсы, просунул ноги одновременно в обе штанины и одним сердитым движением натянул их себе на бедра.
— Полагаю, что действительно не понял. Почему бы тебе не объяснить мне, Дженни?
Она не слышала звука его шагов, заглушенных толстым, пушистым ковром, поэтому испугалась, когда, повернувшись на звук его голоса, неожиданно обнаружила его стоящим прямо перед собой. Его брови были сердито сдвинуты. Он опять оставил застежку джинсов открытой, и его волосы, спутанные ее страстными руками, виднелись из расстегнутого гульфика.
Кейдж был просто воплощением мужской сексуальности, и это настолько бросалось в глаза, что ей изо всех сил пришлось взять себя в руки, чтобы осмелиться противостоять ему.
— Возможно, твоя мораль и не имеет ничего против этого поведения, свойственного скорее уличным кошкам по весне, но я так не думаю.
— Так ты считаешь, что то, чем мы занимались, можно назвать поведением уличных кошек? — возмутился он дрожащим от гнева голосом.