Затем Гордон сказал:
– Тибор, мы должны тебя спросить. Ты был с Мелани, когда она погибла?
– Да, мы все время находились вместе.
– Ты видел, что с ней случилось?
– Нет. В тот момент меня не было рядом. Я остался в главном здании клиники, а Мелани вышла наружу.
– Она была одна?
– Временно. Никто не знает, почему она это сделала, но двое охранников отправились на поиски.
– То есть она была без охраны?
Энни пыталась справиться с рыданиями, отвернулась и склонила голову.
– Мелани знала об опасности, вы же в курсе, какая она была. Никогда не рисковала без необходимости. Нас постоянно предупреждали, что вне территории стопроцентную безопасность не гарантируют. Она перед выходом надела бронежилет из кевлара.
– А почему Мелани вышла одна? У тебя есть какие-нибудь соображения?
– Нет. Я был раздавлен случившимся.
Такими были первые вопросы, на этом они и закончились. Энни и Гордон сказали, что приготовят чай или кофе, и на несколько минут оставили его в одиночестве. Тарент сидел в мягком кресле, ощущая ногой тяжесть сумки с камерой. Разумеется, он собирался навестить родителей Мелани, но не так скоро, не в самый первый день после возвращения в Англию, вдобавок жил сейчас под гнетом вины из-за смерти жены, чувствовал ее потерю и внезапное крушение всех их планов.
После постоянных переездов и ночевок в отелях знакомый дом навевал ощущение стабильности и покоя. Тарент в первый раз за долгое время расслабился и только сейчас понял, в каком напряжении жил последние несколько дней. Все в доме казалось таким, как раньше, но это их дом, не его. Он тут был лишь гостем.
Внезапно он проснулся, в воздухе пахло какой-то едой. На столике перед ним стояла чашка, но чай в ней давным-давно остыл. Тарент проспал около двух часов. С кухни доносились голоса, и он пошел туда, сообщить, что проснулся.
После обеда он долго гулял с Гордоном, но о смерти Мелани они не говорили. Дом располагался с бинфилдской стороны города, неподалеку от старого поля для игры в гольф. Стоял конец лета, но оба надели плотные куртки. Когда выходили на улицу, пришлось наклонить головы, пряча лица от бушевавшего холодного ветра, однако не прошло и часа, как погода переменилась и обоим пришлось раздеться из-за слепящего солнечного жара.
Вспомнив о том пекле, какое ему доводилось переносить во время работы в анатолийской клинике, Тарент не стал ничего говорить. На солнце было душно, но лучше, чем на холодном ветру. По словам Гордона, они дошли до ложной цели, одного из дюжины объектов, построенных вокруг Лондона, чтобы удержать бомбардировщики люфтваффе подальше от города. Отсюда до Бракнелла были мили три, и приманка торчала прямо посреди пустоши. Смотреть особо было нечего: остатки блиндажа, заложенные кирпичами и густо заросшие сорняками, какая-то наполовину видимая труба, надежно вкопанная в землю. Гордон сказал, что увлекся изучением старых ложных целей, и описывал, как их использовали. Иногда ездил посмотреть и на другие. Вокруг большинства крупных промышленных центров в 1940 году были созданы такие декорации, но почти все они уже исчезли. Эта сохранилась довольно плохо, но на севере еще остались объекты в лучшем состоянии.
По дороге домой Гордон показал Таренту больницу, где работал хирургом-консультантом и где какое-то время трудилась Мелани еще до знакомства с будущим мужем. Потом Гордон рассказал длинную историю об операции, которую ему довелось проводить несколько лет назад. Все пошло не так с самого начала, и хотя врачи делали все возможное, это был как раз тот случай, когда больная просто умерла, невзирая на все их старания. Пациентка пролежала на столе более восьми часов. Молодая привлекательная женщина, балерина, приехавшей с труппой на гастроли, вроде как здоровая. Ей делали ерундовую операцию, риск занести инфекцию или заработать осложнение был невысок, никаких причин для смерти. В тот день Мелани готовили на операционную сестру, временно освободив от обязанностей в палатах, и она весь день пробыла рядом с отцом.
– Я люблю мою девочку больше, чем могу сказать, – нарушил Гордон молчание, когда они с Тарентом спускались по холму.
Уже около дома холодный ветер вернулся. Кроме рассказа об операции больше о Мелани в тот день не говорили.
На следующее утро Тарент проснулся в гостевой спальне, отдохнув после нескольких часов крепкого сна, но с мыслью, а сколько еще ему оставаться в доме Роско. После эвакуации из турецкой клиники его жизнь взяли под контроль власти. Хотя агенты никогда не представлялись, но разрешение Тарента подняться на борт санкционировало УЗД, Управление зарубежной дислокации, поэтому он предположил, что вежливые мужчины и женщины, которые его сопровождали, оттуда. Именно они привезли его сюда, и, вероятно, они же и заберут. Но когда? Сегодня? Или на следующий день?