Второй раз, ближе к вечеру, поезд остановился на маленькой сельской станции, безымянной и непримечательной. Мы вышли из вагона, как обычно, нас приветствовал ефрейтор, и мы оба услышали громовой грохот, который приглушенно, но постоянно раздавался в отдалении.
Берт помрачнел:
– Уже близко.
Мое сердце замерло.
– К вечеру доберемся, – сказал я.
– Одно приятно. По крайней мере сейчас не идет дождь и, по-видимому, не шел уже какое-то время. Грязнее не будет. Скоро вы узнаете все, что можно узнать о грязи. Как и эти юноши, увы.
Те уже роем двигались по деревянной платформе к полевой кухне. Вокруг нее поднимался пар, и в холодном воздухе мы учуяли утешительный запах жареного бекона. Мы подошли туда же, заняли свое место в более короткой из двух очередей и ждали своей порции.
Отдаленный грохот артиллерии не стихал, но теперь, отойдя подальше от поезда, я слышал и пение птиц. В поле рядом с палаткой двое крестьян медленно разговаривали по-французски.
Взяв багеты с двумя жирными ломтями бекона, мы вернулись обратно и заняли свой приватный вагон.
Теперь, когда я узнал, кто на самом деле мой попутчик, все сложнее и сложнее было воспринимать его как «Берта». По мере того как росла моя уверенность, я попытался убедить его в этом – мне было сказано, что он смутился, когда мы представлялись друг другу. В кругу семьи и близких друзей все зовут его Берти, но это имя не слишком уместно, когда мы так близко к линии фронта. Я ответил, что рад был бы обращаться к нему как к Г. Д.[14], ведь именно под таким именем его знала публика. Он ответил, что откликается и на такой вариант, и, казалось, это его позабавило.
Но как бы мы друг к другу ни обращались, провести день один на один в компании с величайшим провидцем и мыслителем нашего времени казалось мне бесценной привилегией. Сам Г. Д. был человеком скромным, постоянно пытался принизить свои заслуги, но в то же время уверенным в правоте собственных суждений. Он то и дело начинал в занимательном ключе разглагольствовать, выступая против того, что считал «силами тупости»: власть имущих или тех, кто недооценивал дух исканий у простых людей. Голубые, как колокольчики, глаза моего собеседника загорались от увлеченности, веселья или злобы, он выразительно размахивал руками, и проигнорировать его уже не представлялось возможным. Его переполняли идеи и суждения, и у него был готов гениальный ответ или предложение касательно практически любой проблемы, о которой я заводил речь.
Затем он внезапно замолкал, извинялся за то, что полностью перехватил инициативу в разговоре, и задавал мне какие-то обезоруживающие вопросы обо мне самом.
Он оказался одним из немногих людей из числа моих знакомых, с кем я рад был обсудить принципы и приемы магии. Старая привычка хранить секреты все еще не выпускала меня из своих цепких лап, но я не видел ничего плохого в том, чтобы научить его паре простых трюков. Я показал, как спрятать в ладони игральную карту, как сделать, чтобы карта оказалась у кого-то другого, как заставить сигарету раздвоиться или исчезнуть. Все это вызывало у Г. Д. почти детский восторг. Несколько минут мы развлекались с вещицами из моего реквизита, вызвав явный интерес у начальника поезда, который молча сидел в углу со своими флажками, приглаживая усы и наблюдая за нами серьезным взглядом.
Но магия – мой хлеб насущный, ничего нового. Разговор с Г. Д. казался куда более интересным и непростым.
Например, он спросил, знакомо ли мне понятие «тельфер». Я ответил «нет» и попросил рассказать поподробнее. Но вместо этого он задал другой вопрос: доводилось ли мне когда-либо работать в универмаге. И я снова ответил «нет».
Это тут же побудило его поделиться вроде как не относящимися к делу волнующими воспоминаниями о юности, когда мать пристроила его в магазин тканей в Саутси. Далее последовала целая серия ужасающих или забавных историй: о безжалостно долгих часах, ужасной еде, нестерпимой скуке в компании тупиц. Рассказ напомнил мне об одном из его романов, который я читал несколько лет назад, «Киппсе. Истории простой души».
– Именно! – воскликнул он звенящим от восторга голосом. – Там все правда!
Затем потоком хлынули истории о нечестных кассирах, глупых учениках и эксцентричных клиентах. Большинство были весьма забавны. Французские пашни тянулись за окном со скоростью улитки, но мы на них не смотрели, день убывал, а вечер приближался, пока мы, пошатываясь, двигались в сторону войны. Начальник поезда зажег несколько ламп в вагоне.