ая хозяйку, он чистил клювом перышки. А София не могла себя узнать. Все тело чувствовалось другим. Оно играло, требовало прикосновений, стремилось куда-то. Импульсивно подняла ногу посмотреть, что стало с ней - и обомлела. Нежная гладкая кожа, стройные пальчики с розовыми ноготками... Выскочила из воды - уже серой, с хлопьями и слизью отторгнутой плоти, - подскочила к зеркалу: о, боже! Я ли это? Молодая, крепкая, красивая, но в меру, без дурости. И сразу видно - ведьма! Личность так и прет из глаз! Таких мужчины не берут, таким мужчины отдаются... - Ну, поняла что-нибудь? - спросила довольная собой Гретхен Продай Яйцо. - Что поняла? -Почему мы, ведьмы, предпочитаем казаться старухами... Наш страшный вид - это спецуха. - Спецуха... Спецодежда... - повторила все еще завороженная своим новым видом София. - Понимаю... С таким телом, как это, санитарные дела до лампочки... - Это точно! - вздохнула Гретхен Продай Яйцо. - Мужики на него, как бабочки на огонь летят... - А далеко отсюда до ближайшего замка с каким-нибудь приятным принцем или графом на худой конец? Может быть, разомнемся? - Давай. Но, как говорится, совместим приятное с полезным. Займемся вашим Худосоковым, заодно и с графом потрахаешься. Трахалась когда-нибудь с благородными графьями? - Да я с самим Святым Духом... - выдав это, София осеклась и испуганно перекрестилась. Ворон отшатнулся от крестного знамени и чуть не упал с края лохани в воду. - Интересно, интересно! - улыбнулась ведьма. - Так с кем ты трахалась? - Ну, в первом своем путешествии с самим Адамом... Первочеловеком... И продолжила, желая переменить тему: - А ты знаешь, где Худосоков? - А что ты спрашиваешь? - молоденькая симпатичная ведьмочка в зеркале подмигнула самой себе. - Я - это ты. А ты - это я. Ты знаешь все, что знаю я. - Да ладно тебе придираться - женщины любят потрепаться. - Ну, слушай тогда. В общем, мы, ведьмы, все знаем. И прошлое, и настоящее, и будущее. Правда, прошлое и будущее мы видим как бы в тумане, но для нашей работы этой резкости хватает. Так вот, твой Худосоков, в прошлой жизни был карибским попугаем, а в нынешней жизни является графом Людвигом ван Шикамурой, который живет в своем родовом замке в швейцарских Альпах. Никто не знает, чем он занимается... - Даже ты? - поинтересовалась София, решив при случае спросить ведьму почему ее зовут Гретхен Продай Яйцо. - Не знала, пока ты не спросила. А сейчас знаю. Он... Он занимается... хм... психологическими опытами... И иногда - химическими... Пытается найти снадобье, которое могло бы превращать людей в послушных исполнителей своей воли... - А любимая женщина у него есть? - У таких людей не может быть любимых женщин... У него была привычная женщина... А теперь есть десять-пятнадцать девушек-пленниц, которых он держит в подземелье. - А ты сможешь ему понравиться так, чтобы можно было манипулировать им? - В принципе, да. - А ты сможешь погубить его вечную душу?.. - Этот вопрос не ко мне, этот вопрос к шарлатанам... - усмехнулась ведьма. - Я не шучу... - Есть несколько способов... Во-первых, душу можно отправить в нирвану, но для этого нужно собственное желание. А во-вторых, довести до самоубийства... А для этого нужно мое желание. - Я согласна! - ответила София и забегала глазами по избушке. Как вы думаете, что она искала? Правильно! Метлу и ступу. Приземлившись в швейцарских Альпах, София спрятала летательный аппарат в дупле огромного дуба, прикрыла его опавшей листвой и пошла в горы собирать травы и другие природные компоненты приворотного зелья. Она не спешила - у многих колдуний и ведьм такие зелья имеют лишь эффект плацебо, и все потому, что они, торопясь, нарушают технологию сбора, ферментации и смешивания. Каждую травинку она срывала, представляя, как вещества ее составляющие, войдут в холодную кровь графа, войдут и сделают то, что ей, Софии, надо. Собрав необходимые травы и коренья, девушка измельчила их при луне, тщательно смешала и, завернув в чистую тряпицу, спрятала под трусики (ну, не спрятала, а вложила как подкладку). После этого стала собирать то, что всякая живность время от времени из себя исторгает. Когда и эти компоненты приворотного зелья были собраны и должным образом приготовлены, София смешала их все, завернула в чистую тряпочку и спрятала под... - не бросайте в меня камни - под стельку своего правого башмачка. Когда снадобье было готово, Гретхен Продай Яйцо, решила испробовать его в ближайшей деревни. Эксперимент вылился в сплошной конфуз. Увидев Софию, все парни деревни без всякого снадобья моментально забыли о своих краснощеких и толстомордых невестах и по-сельски настырно пристали к пришелице. Гретхен Продай Яйцо хоть и была начеку, но ноги унесла едва. В замок графа Людвига ван Шикамура Гретхен Продай Яйцо явилась, как и полагается ведьме, эффектно. ...Была весна и ночь. Граф Людвиг ван Шикамура стоял у окна библиотеки в романтическом настроении и смотрел, как ливень пытается разбить гранитную брусчатку, выстилавшую внутренний дворик замка. Стоял и читал танку пра-пра-пра-прадедушки Отихоти Мицуне: Покоя не могу найти я и во сне, С тревожной думой не могу расстаться... Весна и ночь... Граф не дочитал стихотворения - его ослепила молния, затем раскат гром заставил его вздрогнуть. Второй разряд небесного электричества уже не застал его врасплох. Когда глаза привыкли к восстановившейся темноте, посереди дворика он увидел белое пятно. Библиотека располагалась на третьем этаже, и граф не сразу понял, что внизу лежит девушка. Насквозь промокшая - сквозь ставшую прозрачной от влаги ткань белого платья были видны округлые груди с большими сосками, умильный треугольник лобка, стройные бедра, маленькая ножка с очаровательной ступней... - Она лежит на брусчатке как одинокий цветок вишни... Интересно, какова у нее попочка... - подумал граф и оперся лбом об оконное стекло. Сразу стало приятно - холод стекла проникал в голову, освежая мысли и чувства. "Но снится Мне, что начали цветы повсюду осыпаться..." - закончил граф танку и пошел в химическую лабораторию, из окна которой можно было бы оценить попочку по-прежнему неподвижно лежавшей девушки. Ему не удалось дойти до химической лаборатории - в коридоре он наткнулся на сутулого палача Скрибония Катилину, который исполнял также обязанности тюремщика ввиду недавней скоропостижной смерти последнего. Катилина выглядел виноватым, и граф понял, что малютка Лилу не дожила до своей пятницы. В досаде граф покачал головой и, на минуту впившись глазами в простодушные глаза палача, медленно выдавил: - Доколе ты, Катилина, будешь пренебрегать нашим терпением? - Дык она... - Там внизу, во внутреннем дворике лежит девушка. Помести ее на место Лилу. Если проступок повторится, то можешь без специального уведомления вынуть свой правый глаз... - Я левша, граф... - заныл Катилина. - И правый глаз у меня ведущий. - Ну тогда левый, - смилостивился Людвиг ван Шикомура и направился в столовую - близилось время ужина. - Впрочем, - неожиданно для себя обернулся граф к Катилине. Глаза его странно блестели. - Впрочем, палач, прикажи Элеоноре фон Зелек-Киринской переодеть девушку в... в... платье моей покойной супруги. В лиловое, с открытой грудью и плечами. И, раздумывая над своими словами, уперся подбородком в кулак. Палач пожал плечами и двинулся к лестнице. - И розу, красную розу приколоть не забудьте! - крикнул граф ему вслед. И вдруг вспомнил - сегодня, 7-го мая исполнилось ровно семь лет с того самого дня, как он, граф Людвиг ван Шикамура последний раз поколотил свою супругу! Звуки шагов палача стихали. Граф хотел броситься вслед - забыл сказать, чтобы не делали высокой прически и вовсе не пудрили. - Ладно, догадаются сами, - вздохнул он и уставился в портрет прадедушки, прославившегося на весь кантон величественными верлибрами, а также парными котлетками из заблудившихся в его лесах детишек. - А если не догадаются, то пожалеют об этом. Кстати, надо людей нанимать - опять замок обезлюдел. И ехать за слугами придется уже к озеру. В ближайших деревнях дураков уже нет... И жадных". Переодевшись к ужину с помощью единственного оставшегося в живых постельничего, граф перешел в малую гостиную. Сел в тяжелое кресло, стоявшее напротив огромного, в полтора человеческих роста портрета супруги Изабеллы фон Вагенштейн. Они мучили друг друга двадцать пять лет... - Да, целых двадцать пять лет, Изабелла... - сказал граф вслух, поражаясь величине промежутка времени, затраченного на ссоры, драки, оскорбления, и бесчисленные покушения на убийство. - Целых двадцать пять лет ты была единственной целью моих тлетворных устремлений, целых двадцать пять лет ты, единственная, поглощала зло, ежеминутно возникающее во мне... Сколько же народу ты спасла?.. Граф задумался, закусив губу, затем поискал в кармашке жилетки записную книжку, нашел, внимательно полистал странички... Найдя искомое, принялся, шевеля губами, считать в уме. - Триста семьдесят четыре человека за семь лет без Изабеллы, - наконец, сказал он себе. - Это примерно один человек в неделю. Ну да, я же каждую пятницу... Хоронить уже негде. Так... В году пятьдесят две недели, пятьдесят два на двадцать пять - это примерно тысяча триста человек... Ты спасла тысячу триста человек!!? - вскричал граф, благоговейно устремив глаза к портрету. - Ты святая!!! Изабелла фон Вагенштейн высокомерно улыбалась. - Ну, конечно, святая... - вздохнул граф, тяжело осев в кресле. - В девицах была не прочь размозжить в дверях белоснежные пальчики служанок... Значит,