Тут открывается дверь, и заходит Элспет, а за ней высокий черноволосый хлыщ, расчесанный на косой пробор. А вырядился-то, мама дорогая! Пальтишко на нем, костюмчик – сразу видно, пижон! Но больше всего достал меня его пробор. Сам не знаю почему, бывает же так, что какая-то мелочь без всякой причины бесит. Мало того, он еще и веник притащил! Нет, вы только прикиньте, цветочки на Рождество дарить!
– Это вам, Вэл, – говорит этот хмырь и чмокает мою маманю в щечку. Потом ко мне подходит: – А вы, наверное, Франсис, – и руку протягивает.
“Да на хрен бы ты мне сдался, за ручку с тобой здороваться!” – подумал я, но не устраивать же скандал? Не по душе мне пришелся этот пижон – знаете, как иногда бывает? Как ни старайся, а от некоторых с души воротит. Ладно, думаю, Рождество все-таки, праздник и все такое, не стал связываться и протянул ему руку.
– Приятно познакомиться, – говорит мне этот сукин сын. – Элспет мне много о вас рассказывала. И надо заметить, только хорошее.
Я хотел было спросить, что за хрень он несет, умник какой выискался, но он уже повернулся к моему брательнику и говорит:
– А вы, должно быть, Джо.
– Ага, – ответил Джо и протянул руку, но с кресла вставать не стал. – А вы, значит, парень нашей Элспет будете?
– Он самый, – расплылся в улыбке этот хмырь, и, вижу, этак сеструхе моей ручку жмет. А она-то, дурища, на него с таким восторгом пялится, будто первый раз в жизни ухажера подцепила.
– Ах, какая славная пара, – заворковала Сандра, точно жирная голубка, из тех, что когда-то держал мой папаня. Помнится, после того, как однажды старикан задал нам очередную трепку, я свернул парочке голубей их жирные шеи. А интереснее всего было подпалить им перышки. Животики надорвешь, глядя, как они пытаются взлететь, охваченные пламенем, и вопят от боли. Уж я вас, голубки и голубчики, заставлю поворковать!
Иногда я лазал на голубятню и поджаривал парочку жирных засранцев или гвоздь им в башку вбивал. Просто так, чтобы поглядеть на поганую рожу папани, когда он приходил домой и только что кипятком не ссал. Грешил на всех: хулиганье, цыган, соседей, хозяев пивнарей. Готов был поубивать половину нашего вшивого городишки. А я сижу напротив него, морда кирпичом, и глазками невинно так хлопаю: “Ох, и которого ж на этот раз порешили, папочка?” А папаня-то чуть не ревмя ревет. Со злости весь дом разнесет и опять пошел за воротник закладывать. Пожалуй, это ведь я его до пьянки-то довел. А не фиг было этих жирных засранцев разводить.
И Сандра эта, та еще корова. Поджарить ее на Рождество вместо дурацкой индейки, так можно будет половину нашего вшивого городишки целый год кормить. Не знаю, уж как насчет засадить в нее вертел, да и знать не хочу! Увольте меня от таких обязанностей, на хрен мне это не надо!
И вот подплывает эта жирная корова к хахалю Элспет и говорит заигрывающим таким тоном, точно шлюха:
– А я Сандра, жена Джо.
И этот хмырь, натурально, чмокает ее в обе щечки, вот ведь извращенец! Чужую жинку целовать да еще в чужом доме! Причем на семейной рождественской вечеринке. Ну я посмотрел так на свою Кейт и подумал, что если он с ней тот же фокус попытается проделать, то получит по башке, гомик недоделанный!
Но Кейт не будь дура, заметила, как я на нее посмотрел, и все мигом усекла: она у меня дрессированная, не то что некоторые. Глазки-то в пол сразу и уставила. Надо будет с Джо парой слов перекинуться насчет его Сандры: куда это годится, так мужика позорить. Я-то эту жирную корову знаю – верно говорят, горбатого могила исправит. Когда-то кликуха у нее была “тридцать второй автобус”, потому что на ней каждый чувак успел проехаться. Ну про это-то мне лучше помолчать.
Смотрю, Кейт моя, значит, ручку так протягивает для рукопожатия и, не поднимая глаз, бормочет:
– А меня Кейт зовут.
Ладно, неплохо. Похоже, вдолбил я ей наконец, что не фиг с парнями заигрывать. Вот и хорошо, ей же лучше. Я так думаю, что ежели девка уже с кем-то, то не хрен другим глазки строить. Кто этих баб знает, что у них в башке, нет им в этом деле веры, а в отношениях без доверия никуда.
Грег-то обалдел от такого, улыбнулся неуверенно. Скользкий какой-то тип. Бывает ведь, что некоторые просто действуют на нервы. А этот хмырь похож на того страхового агента, который приходил к нам, когда мы еще пацанами были. Вечно нас конфетами угощал, дрянной дешевкой, леденцами всякими. По нему сразу было видно, что на самом деле наплевать ему на нас, подлизывался просто. Но конфеты я все равно брал, и правильно делал, хоть и на дух этого сукина сына не переносил.
Маманя вышла из кухни вся красная. Видать, сутра жарила-парила. На Рождество она вечно из кожи вон лезет, чтоб все как у людей было. Стал бы я так надрываться, торчать у плиты весь день. Не понимаю я этого. А теперь ей приспичило собрать всех в кучу и устроить торжественное открывание подарков. Кому на хрен сдались эти подарки? Лично мне они по фиг. На шмотки и все такое у меня самого бабла хватает, беру себе то, чего захочу. Телке вот своей дал двести на тряпки, и мамане тоже две сотни. Брательнику дал стольник – на подарки спиногрызам, и сеструхе пятьдесят. Подарки я только своим малявкам покупаю, да и то потому, что если дать моей бывшей деньги на велик или “плейстейшн”, то она купит какую-нибудь дрянную дешевку, а остальное потратит на курево. Приходится самому покупать. С остальными проще: вот вам бабло и отвалите от меня, сами купите, что захотите.