Ужаснувшись своим мыслям, Альберт Блэк развернулся на каблуках и пошел в “Ньюс-кафе”, где обес-силенно умостился за столик на тротуаре и стал смотреть на Оушен-драйв. К нему чинно подошел молодой парень.
– Что вам подать? – изрек он.
– Воды… – пролепетал Блэк, как человек, заблудившийся в пустыне.
– Газированной или негазированной?
Что там лепечет это создание! Страна монстров!
– Без газа, – прокашлял Блэк, сам потрясенный жестокостью своих мыслей. Вытерев носовым платком взмокшую шею, он развернул газету. В новостях из Англии сообщалось, что в Суссексе украли ребенка, полиция подозревает педофила. Эта заметка, как и все остальные, вызвала у Блэка отвращение. Повсюду воцарилось зло, леность и деградация. Он вспомнил “выборы-водораздел” в 1979 году, когда голосовал за Тэтчер, потому что в свободном рынке видел способ насадить дисциплину среди немощного и деструктивного рабочего класса. Потом он осознал, что потребительский капитализм этой бабы сотоварищи выпустил из бутылки безбожную, аморальную силу разрушения, дьявольского джинна, которого уже не загнать обратно. Так и не освободив английский пролетариат от нищеты и невежества, он поверг их в новые глубины отчаяния и порока. Работу заменили наркотики: Блэк наблюдал, как потихоньку загибается их район и школа, где он работал.
Теперь, когда исчезло сдерживающее и успокаивающее влияние Марион, его голова наполнилась темными мыслями о насилии, которые он подавлял всю жизнь. Он подумал о семье; сплошное притворство.
“Стоило бы забрать наши души: мою, Уильяма, Дарси и их сына, чтобы мы воссоединились с Марион, и больше не было этой кошмарной боли и предательства.
Нет, это греховные и слабые мысли! Мысли чудовища!
Прости меня.
Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отними от меня.
Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся”.
Прямо за столиком, на виду у толпы, Блэк унесся мыслями в годы преподавания, к отчаянной войне на измор с другими учителями, образовательными комитетами и прежде всего с учениками.
“До чего напрасная и неблагодарная битва. На что я тратил жизнь. Никто из той школы не добился успеха. Никогда.
Ни один из них”.
А это уже неправда. Один был. Блэк его видел. По телевизору, когда случайно переключился на какую-то церемонию в поп-музыке. Когда Марион лежала в больнице, он, потерянный, сидел дома, уперевшись взглядом в экран. Собрался было поменять канал, но тут узнал на сцене бывшего ученика. Тот, явно пьяный, шатаясь, принимал награду. Блзк узнал его приметную белизну, почти как у альбиноса. Тот пробормотал нервному ведущему какую-то чушь и ушел с помоста. Через пару дней Блэк снова увидел его лицо, теперь на обложке журнала: дурацкая поп-музыкальная жвачка для дебилов, которую он тем не менее приобрел. Паренек, теперь уже мужчина, смотрел на него с тем же насмешливым высокомерием, что и в былые дни. Блэк даже обрадовался, до того велика была его гордость за школу. В статье говорилось, что он с известной американской певицей Кэтрин Джойнер записал сингл, ставший хитом. Это имя он знал, она нравилась Марион. Писали, что его бывший ученик работает со знаменитостями, про одну из них он читал в воскресной газете: пустая, напористая женщина, которая вела эгоистичную, упадническую и греховную жизнь, прежде чем якобы “обрела Бога”.
“Американцы лгут и богохульствуют! Мужчина или женщина, которые грешили, не могут возродиться в этой жизни! Грех надо нести, страдать, отмаливать, и тогда, в Судный день, на нас снизойдет благословенное милосердие Бога. Ни Папа, ни священник, ни пророк, ни один смертный не может отпустить нам грехи!”
Тем не менее Альберт Блэк в тот вечер шел в больницу, предвкушая, что поделится с Марион радостью за бывшего ученика. Но шторы вокруг постели жены были задернуты. Его заметила медсестра. По выражению ее лица он все понял. Марион отошла в мир иной, а его не было рядом. Сестра рассказала, как они пытались ему дозвониться. А трубку не снял даже автоответчик. У него что, нет мобильника? Блэк, не обращая на нее внимания, отодвинул занавески, поцеловал покойную жену в еще теплый лоб и вознес недолгую молитву. Из палаты он отправился в больничный туалет, где сел и заплакал, как безумный, от пылающей, сумасшедшей ярости и предельного страдания. Позаботиться о нем явился медбрат, но Блэк в ответ на стук в дверь заявил, что с ним все хорошо, встав, слил воду, вымыл руки и вышел к молодому человеку. Подписал все нужные бумаги и вернулся домой заниматься похоронами.
По возвращении что-то заставило его дочитать статью в музыкальном журнале, и бешенство поглотило его без остатка.