– А, – сказал Блэк, размышляя, что теперь девушка говорит прямо как южноафриканка.
– А вы женаты?
– Да, был… – Блэк попытался найти слова. – Моя жена умерла недавно.
Хелена вспомнила отца. Тот всю жизнь работал продавцом в автосалоне, чтобы они с сестрой Рути могли учиться в колледже. А потом, посреди бела дня, ни с того ни с сего взял и умер от обширного инфаркта. Она прикоснулась к руке Альберта Блэка.
– Мои соболезнования…
Тот кивнул. Казалось, внутри у него что-то оборвалось. Он не сопротивлялся, когда Хелена взяла его за руку.
– Меня зовут Хелена.
– А меня Альберт, – шепнул он, бросив на нее короткий взгляд. Он почувствовал себя ребенком. Попробовал смириться с унизительной мыслью, что он слабак и глупец, но ничего не произошло, он словно окаменел. Ему хотелось растянуть этот миг до конца жизни. Впервые с тех пор, как Марион покинула его, он ощущал подобное спокойствие и умиротворение.
Не считая барменов, вокруг по-прежнему было пусто.
– Скажите… Альберт, когда это случилось?
Блэк поделился с ней историей их с Марион неугасимой любви, но теперь жена покинула его, и мир его опустел. Хелена рассказала о том, что смерть отца жутко потрясла ее, наполнила всесокрушающим чувством потери. Разговор перескочил на метафизику: Блэк стал объяснять, что вера, бывшая с ним всю жизнь, оказалась под сомнением. Как он боится, что никогда больше не увидит жену, что не существует пристанища душ, где они снова будут вместе.
Хелена терпеливо слушала историю старика, а потом задала вопрос, по ходу его рассказа терзавший ее утомленный мозг:
– Вы когда-нибудь жалели о таких сильных чувствах? Ужасно, когда все кончается вот так.
– Да, ужасно, – подтвердил Блэк, видя перед мысленным взором лицо Марион. Почему она жила с ним? “Я резок. Слишком властен. Можно даже сказать, деспотичен”. Она не просто уважала его; она его по-настоящему любила. И благодаря тому он стал куда большим, чем мог бы в одиночку. Глубинное спокойствие наполнило его сердце. – Нет, я не жалею ни о едином миге, когда мы были вместе, но иногда меня гнетет, каким я был, – признался он, снова опечалившись. – Я был одержим церковью, христианством, мне бы хотелось больше сделать для нее… с ней…
Теперь уже на Хелену Хьюм снизошло внезапное откровение, когда она подумала о своем женихе, Карле Эварте. Не то чтобы она поняла что-то новое, но всей душой вспомнила то, что, казалось, было похоронено под всем тем дерьмом, которое жизнь обрушивает на нас. Она любит Карла. Боже, как же она его любит. И он тоже любит ее.
– Она знала, какой вы. Для нее не было секретом, что вы так погружены в веру, и она не считала, что из-за этого вы любите ее меньше. Уверена, в ее жизни тоже хватало дел, в которых вы не могли регулярно участвовать. Разве вы чувствовали, что из-за них она любит вас не так сильно?
– Да… вы правы. – Блэк задохнулся от нахлынувших чувств. – Тогда я ни о чем не жалею. Ее любовь была моим спасением. Так что, если любите своего жениха, и он хороший человек, выходите за него замуж.
– Выйду, – с дрожью в голосе сказала Хелена. – Я его люблю. Он лучший из тех, кого я встречала. Самый добрый, самый великодушный, нежный, любящий, чуткий и веселый парень из всех. Как же вы правы, Альберт, я должна выйти замуж за Карла. А знаете, он тоже из Шотландии, – призналась она, пожимая его морщинистую руку.
Это открытие, хоть Альберт Блэк и готовился к нему, оказалось невыносимым. Он заметил, что ди-джей уже начат играть, и взглядом обежал забитое помещение.
– Да… хм, простите, пожалуйста, мне нужно в уборную. – Он отнял свою руку.
– Конечно. Возьму себе бокал вина. Вам что-нибудь заказать? – кивнула она в сторону бара.
– Я бы не отказался от воды. Спасибо, – перекрикивая грохот, сказал Блэк.
– Простую или с газом?
– Лучше простую. Благодарю, – с этими словами Блэк встал и пошел к туалетам. Перед ними уже выстроилась толпа, и ему захотелось уйти совсем, но его тянуло вернуться к милой девушке, которая покупает ему воду, и на самом деле надо было облегчиться. Встав в очередь, к вящему ужасу, Альберт Блэк сразу заметил, что человек, который прямо перед ним занимается всякими непотребствами с официанткой, никто иной, как Теренс Лоусон. И тот смотрит прямо на Блэка!
16
Да бля, я за всю жизнь ни разу не бросал обжимансы на полдороге, обламывая смачную телку. Но рядом Блэки из школы: просто ебанись! Этот гондон, дряхлый, в точности такой, как раньше, стоит аккурат у меня за спиной в очереди в толкан! Меня тащит таблета, которой угостила Брэнди, но я отпихнул девку и смотрю на него, а он на меня, и я такой говорю:
– Мистер Блэк! Глазам не верю!
– Теренс Лоусон… – разевает он пасть; этот гондон охуел не меньше моего. Жесть, он даже имя мое помнит! И неудивительно: эта сволочь каждое утро на линейке гнобила нас!
Я полжизни мечтал, какой сказочной пизды наваляю этому “Козлу Блэку”, если наши дорожки встретятся на узкой улице. Но теперь, когда таблетка экстази щекотит меня изнутри, от верхушки черепа до мошонки, я с какого-то перепугу лезу обнимать этого старого гондона. Прижимаю к себе тощего старикана; он похож на мешок с костями! Он всегда был таким? Точно нет! Жаль, что я не на коксе, я бы сейчас уебал его за всю фигню. Но тут вспоминаю, что однажды уже встречался с ним на узкой улице… и похороны Гэлли.
17
Альберт Блэк, с усилием втянув воздух, выпрямился, как солдат на параде, в руках Теренса Лоусона. Лоусон Прежний балбес, а теперь здоровенный облом, одной рукой развернул его к себе, из другой не выпуская милую официанточку.
– Это мой старый учитель из Эдинбурга, – объявил Сочный Терри, – мистер Альберт Блэк. Знакомьтесь, Брэнди. Типа местная.
– Привет, Альберт, – сказала Брэнди и, шагнув к нему, поцеловала его в губы.
Ни одна женщина, кроме Марион, не прикасалась к нему таким образом. Поначалу Альберт Блэк испытал прилив ярости из-за такого предательства, но она быстро переплавилась в глубокую тоску по усопшей жене.
“Марион… почему Ты ее забрал!”
Терри словно бы заметил страдания бывшего учителя. Погладил его по тощей спине, ощущая каждый позвонок.
– А вы что здесь делаете, мистер Блэк?
– Я… потерялся… – все, что сумел выдавить из себя Блэк, опустошенный всем произошедшим. Как ни неловко ему было признавать, он обнаружил к своему удивлению, что рад компании Лоусона.
– Прикинь, какой перец. – Терри улыбнулся Брэнди, а потом Альберту Блэку. – В школе мы с ним воевали что твоя кошка с собакой. Никакой пощады врагу. Но когда один мой кореш умер, помните Гэл-ли, мистер Блэк?
– Да, – сказал тот, сначала вспомнив похороны Гэллоуэя, а потом Марион. – Эндрю Гэллоузй.
– Этот перец… в смысле дядька, – Терри объяснил Брэнди, – единственный из всей школы, из учителей и прочих, пришел на похороны Гэлли. Вот этот человек… – Сочный Терри повернулся к Альберту Блэку. – Не знаю, что вы здесь делаете, но я рад, что вы с нами, потому что раньше не довелось сказать вам, как много для нас всех означало, что вы вот так пришли на похороны. Для меня, его корешей, для его матушки и родичей. – Терри почувствовал, как от воспоминаний глаза наполняются слезами. – Особенно учитывая, что в школе мы с вами не ладили.
Альберт Блэк был потрясен. Он выполнял свой долг христианина, когда пошел на похороны. Библия твердо стояла на том, что надо возлюбить грешника, хоть это и было непросто. Никто не подал виду, что его тяжелая епитимья им небезразлична. Но он вспомнил обо всех, кто пришел на похороны Марион, и как ему грела душу эта простая демонстрация человеческого единства.
– Забавно, мне вспомнилось, что мы все время воевали, но вы все равно были моим любимым учителем.
Блэк не верил своим ушам. Когда Лоусон был пацаном, он порол его каждый день. Но сейчас тот совершенно искренне заявляет такие нелепые вещи. И в Лоусоне чувствовалось что-то странное, возвышенное, почти ангельское, в его кротком добродушии, в больших, выразительных глазах. Казалось, что они наполнены любовью… любовью самого Иисуса!