– В те времена так было заведено, – сказала Эмили, вроде бы себе самой.-Девушек, а иногда и юношей отсылали из дому на год, чтобы все лишнее стерлось из памяти.
– Даже если в памяти не было ничего лишнего? – спросил старик, читавший по собственным ладоням, лежавшим у него на коленях.
– Даже так. У меня с собою еще одно письмо. Вы можете сказать, что в нем?
Развернув листок, она увлажнившимися глазами пробегала строчку за строчкой, а старик опустил голову и повторял слово в слово по памяти:
– Моя бесценная, могу ли я назвать тебя так: моя единственная любовь? Ты уезжаешь завтра утром; пройдет Рождество, а ты еще долго будешь в отъезде. Уже объявлено о твоей помолвке, нареченный ожидает в Париже. Желаю, чтобы тебе сопутствовала удача, чтобы жизнь сложилась счастливо, чтобы у вас было много детей. Прошу тебя забыть мое имя. Забыть? Моя милая девочка, ты, наверное, никогда его толком не знала. Уилли, Уилл? Думаю, как-то так; а фамилия была тебе неизвестна, поэтому и забывать нечего. Лучше запомни мою любовь. Подпись: У. Р. Ф.
Закончив, он откинулся на спинку стула и открыл глаза, а она сложила письмо и опустила его вместе с другими на колени; по щекам у нее катились слезы.
– Зачем вы похитили эти письма? – спросила она после короткого молчания. – И воспользовались ими шестьдесят лет спустя? Откуда вы знали, где их искать? Я похоронила их в сундуке, как в гробу, перед отъездом во Францию. За последние тридцать лет хорошо если один раз извлекла их на свет божий. Это Уильям Росс Филдинг рассказал вам о них?
– Моя милая девочка, разве так трудно догадаться? – спросил старик. – Видит бог, я и есть Уильям Росс Филдинг.
После этих слов наступила невообразимо долгая пауза.
– Позвольте, я посмотрю поближе.
Эмили подалась вперед, а хозяин поднял голову к свету.
– Нет, – сказала она. – Мне очень жаль, но я совершенно вас не помню.
– Теперь это лицо старика, – ответил он. – Впрочем, какая разница? Когда вы отправились в кругосветное путешествие в одну сторону, я поплыл в другую. Скитался по разным странам, чем только не занимался, вел кочевую холостяцкую жизнь. Когда узнал, что у вас не было детей и что муж ваш давно умер, то вернулся сюда, в дом моего деда. Мне потребовался не один год, чтобы собраться с духом и отправить вам эти письма – лучшую часть моей жизни.
Сестры сидели, не шевелясь; если прислушаться, можно было, наверно, услышать их сердца.
– Что же теперь делать? – спросил старик.
– Присылать мне оставшиеся письма, – медленно выговорила Эмили Бернис Уотрисс-Уилкс. – Каждый день, на протяжении двух недель. Одно за другим.
Он посмотрел ей в глаза:
– А потом?
– Трудно сказать, – отвечала она. – Не знаю. Там видно будет.
– Да-да. Разумеется. Что ж, давайте прощаться. Открывая дверь, он едва не коснулся ее руки.
– Моя дорогая, ненаглядная Эмили, – произнес он.
– Да? – Она ждала.
– Что… – начал он. – Да?
– Что… – повторил он срывающимся голосом. – Что… вы…
Она не торопила.
– …делаете сегодня вечером? – быстро закончил он.
Не узнали?
– Не узнали? Быть такого не может!
Незнакомец уже тянул руку для приветствия.
– Как же, как же!… – бормотал я. – Если не ошибаюсь…
Совсем растерявшись, я беспомощно озирался по сторонам. Мы встретились средь бела дня во Флоренции, на переходе через улицу. Он направлялся в одну сторону, я в другую – можно сказать, столкнулись носом к носу. Теперь он выжидал, когда я назову его имя. Я лихорадочно рылся в памяти, но безуспешно.
– Насколько мне помнится… – снова начал я.
Он схватил меня за руку, словно боясь, как бы я не сбежал. Его физиономия сияла от радости. Он меня узнал! И вправе рассчитывать на взаимную любезность, верно? Так что поднатужься, приятель, читалось у него на лице, вспоминай!
– Я – Гарри! – Его терпение лопнуло.
– Гарри?…
– Стадлер! – весело рявкнул он. – Хозяин мясной лавки!
– О господи, ну конечно же! Гарри, чтоб мне провалиться на этом месте! – Я с облегчением тряс его руку.
На радостях он едва не пустился в пляс.
– Ну да, он самый! За девять тысяч миль от дома! Неудивительно, что вы меня не узнали! Я остановился в Гранд-отеле. Шик-блеск, в вестибюле паркет наборного дерева! Поужинаем сегодня вместе? Бифштекс по-флорентийски – ваш мясник плохого не посоветует, так ведь? Значит, договорились! В семь вечера.
Я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы выдохнуть решительный отказ, но…
– Сегодня в семь! – громыхнул он.
Повернувшись на каблуках, мясник ринулся дальше и чуть было не угодил под мотороллер. Уже стоя на кромке противоположного тротуара, он выкрикнул:
– Гарри Стадлер!
– Леонард Дуглас, – отозвался я, неизвестно зачем.
– Как же, помню! – Махнув рукой на прощанье, он растворился в толпе. – Уж я-то помню…
Только этого не хватало, рассуждал я сам с собой, разглядывая правую руку, изрядно намятую и только что освобожденную. Кто же это был?