— Да, — отозвались все задумчиво, протяжно.
— Что ж, надо пойти поискать, — предложил Дрисколл. — Ведь это логично. Ветер помогает нам летать, деревья и ручьи кормят, всё здесь живое. Может, если мы попросим пригласить к нам…
— Я долго думал над этим, и сегодня, и прежде, — перебил его Кестлер. — Все мы холостяки, все мы летаем уже много лет и устали. Как приятно было бы наконец осесть где-то. Быть может именно здесь. На земле мы работаем не покладая рук, чтобы скопить немного денег на покупку домика, чтобы заплатить налоги. В городах — вонь. А здесь — здесь даже не нужен дом при такой прекрасной погоде. Если надоест однообразие, можно попросить дождя, облаков, снега — словом, перемен. Здесь вообще не надо работать — всё делается даром.
— Это скучно. Так можно и свихнуться.
— Нет, — улыбаясь, возразил Кестлер. — Если жизнь пойдёт слишком уж гладко, надо только изредка повторять слова Чаттертона: «Здесь могут водиться тигры». Ого! Что это?
Еле слышный рёв донёсся из сумеречного леса. Уж не пряталась ли там какая-нибудь гигантская кошка?
Все вздрогнули.
— Непостоянная планета, — холодно сказал Кестлер. — Совсем как женщина, которая готова на всё, чтобы доставить удовольствие своим гостям, пока они с ней любезны. Чаттертон… Где же он?
Словно в ответ на это, чей-то крик раздался вдали. Два астронавта, улетевшие на поиски Чаттертона, делали какие-то знаки с опушки леса.
Форестер, Дрисколл и Кестлер подлетели к ним.
— Что случилось?
Люди показали куда-то в глубь леса.
— Мы решили, что вам надо взглянуть на это, капитан. — пояснил один. — Какая-то чертовщина.
Другой показал на тропинку.
— Посмотрите сюда, сэр.
Следы огромных когтей отпечатались на тропинке, свежие, отчётливые.
— И вот сюда.
Несколько капель крови.
Тяжёлый запах какого-то хищника повис в воздухе.
Где же всё-таки Чаттертон?
— Думаю, мы уже никогда не найдём его, капитан.
Слабее, слабее, всё больше отдаляясь, звучал рёв тигра, а потом и вовсе замолк в сумеречной тишине.
Астронавты лежали на упругой траве близ ракеты. Ночь была тёплая.
— Совсем как во времена моего детства, — вздохнул Дрисколл. — Однажды мы с братом дождались самой тёплой июльской ночи и отправились на лужайку перед зданием суда — считали звёзды, болтали. Это была прекрасная ночь, лучшая ночь в году, а сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что и лучшая ночь в моей жизни… Разумеется, не считая сегодняшней, — добавил он.
— Я всё думаю о Чаттертоне, — вставил Кестлер.
— Лучше не думать, — возразил Форестер. — Давайте поспим несколько часов — и в путь. Мы не можем позволить себе задержаться здесь даже на один день. И дело вовсе не в том, что случилось с Чаттертоном. Нет. Просто я боюсь, что если мы задержимся здесь, то можем слишком сильно привязаться к этой планете. И никогда уже не захотим расставаться с ней.
Мягкий ветерок повеял вдруг над их головами.
— Я уже не хочу расставаться с ней. — Дрисколл подложил руки под голову, устраиваясь поудобнее. — И она тоже не хочет расставаться с нами… Если мы вернёмся на Землю и расскажем всем, как чудесна эта планета, — что тогда, капитан? Они ворвутся сюда и уничтожат её.
— Нет, — задумчиво проговорил Форестер. — Во-первых, эта планета не допустит массового вторжения. Не знаю, как именно она это сделает, но, уж конечно, ей удастся придумать какие-нибудь любопытные штучки. А во-вторых, я слишком сильно привязался к ней, проникся уважением. Нет, мы вернёмся на Землю и будем лгать. Мы скажем, что она враждебна людям. Ведь такой она и оказалась по отношению к среднему человеку вроде Чаттертона, который явится сюда, чтобы причинить ей вред. Так что, в конечном счёте, это и не будет ложью.
— Как странно! — заметил Кестлер. — Я совсем не боюсь. Чаттертон исчез, возможно, он убит, и убит самым ужасным образом. И всё же мы лежим здесь, никто не убегает, никто не боится. Это глупо. И тем не менее это правильно. Мы доверяем ей, а она доверяет нам.
— А вы заметили? Стоит выпить немного этой воды — вина, и больше не хочется. Это планета умеренности.
Они лежали, прислушиваясь к ночным звукам, и им казалось, что большое сердце этого зелёного мира неторопливо, но горячо бьётся внизу под ними.
«Пить хочется» — подумал Форестер.
Дождевая капля упала ему на губы.
Он тихо рассмеялся.
«Я одинок!» — подумал он.
И услышал вдали нежные, звонкие голоса.
Он стал смотреть в ту сторону. Несколько холмов, сбегающая с них прозрачная река, а на отмели, в облаке водяных брызг, группа прекрасных женщин. Их лица мерцают. Как дети, они резвятся на берегу. И вдруг Форестер узнал о них и о их жизни всё, что хотел. То были вечные странницы. Они бродяжничали, переходили с места на место, повинуясь лишь собственному капризу. Здесь не было шоссейных дорог, не было городов, здесь были только холмы, равнины, да ветры, которые переносили эти белые фигурки, словно пёрышки, куда бы те не пожелали. Стоило Форестреру мысленно задать вопрос, как кто-то невидимый тотчас шептал ему на ухо ответ. Мужчин там не было. Женщины сами продолжали свой род. Мужчины исчезли пятьдесят тысяч лет тому назад. А где эти женщины сейчас? Неподалёку от зелёного леска, рядом с винным ручьём, за шестью белыми камнями, у истока большой реки. Там, на отмелях, — женщины, которые могут стать прекрасными жёнами и вырастить чудесных детей.
Форестер открыл глаза. Остальные астронавты сидели возле него.
— Я видел сон.
Все они видели сны.
— …Неподалёку от зелёного леска…
— …рядом с винным ручьём…
— …за шестью белыми камнями, — сказал Кестлер.
— …и у истока большой реки, — закончил Дрисколл.
С минуту все молчали. И смотрели на серебристую ракету, блестевшую в свете звёзд.
— Ну, так как, капитан, мы пойдём, или полетим?
Форестер не ответил.
— Капитан, — сказал Дрисколл, — останемся здесь навсегда. Не будем возвращаться на Землю. Люди никогда не прилетят сюда выяснять, что с нами случилось. Они будут думать, что мы уничтожены. Ну, что вы скажете на это?
Лицо Форестера покрылось капельками пота. Он провёл языком по пересохшим губам. Руки вздрагивали у него на коленях. Экипаж ждал.
— Это было бы чудесно, — наконец выговорил капитан.
— Ещё бы!
— Но… — Форестер вздохнул. — Но мы обязаны выполнить задание. Люди вложили в наш корабль деньги. И ради этих людей мы обязаны вернуться.
Форестер поднялся. Астронавты продолжали сидеть, не слушая его.
— Чертовски приятная ночь! — заметил Кестлер.
Они смотрели на отлогие холмы, на деревья, на реку, бегущую к иным горизонтам.
— Пошли на корабль, — с трудом выдавил из себя Форестер.
— Капитан…
— На корабль! — повторил он.
Ракета поднялась в небо. Глядя вниз, Форестер отчётливо видел каждую долину, каждое озеро.
— Надо было остаться, — промолвил Кестлер.
— Да, я знаю.
— Ещё не поздно повернуть назад.
— Боюсь, что поздно. — Форестер отрегулировал телескоп. — Посмотрите.
Кестлер посмотрел.
Лицо планеты изменилось. Тигры, динозавры, мамонты появились внизу. Вулканы извергали лаву, циклоны и ураганы проносились над холмами, стихии бушевали.
— Да, это настоящая женщина, — сказал Форестер. — Миллионы лет она ждала гостей, готовилась, наводила красоту. Она надела для нас свой лучший наряд. Когда Чаттертон начал дурно обращаться с ней, она предостерегла его, а потом, когда он сделал попытку изуродовать её, попросту уничтожила его. Как всякой женщине, ей хотелось, чтобы её любили ради неё самой, а не ради её богатств. Она предложила нам всё, что могла, а мы — мы покинули её. Она женщина, и оскорблённая женщина. Правда, она позволила нам уйти, но мы уже никогда не сможем вернуться. Она встретит нас вот этим…
И кивком головы он показал на тигров, циклоны и кипящие воды.
— Капитан… — начал Кестлер.
— Да?
— Сейчас уже поздно рассказывать об этом, но… перед самым взлётом я дежурил у воздушного шлюза. И позволил Дрисколлу уйти с корабля. Ему хотелось уйти. Я не смог отказать ему. Я взял это на свою ответственность. И сейчас он там, на планете.