Сейчас утро. Я слышу нарастающие раскаты грома. Я чую огонь и улавливаю скрежет металла. Мой час близится. Я жду.
Далекие голоса.
– Марс! Наконец-то!
Чужой язык, он незнаком мне. Я прислушиваюсь.
– Пошлите людей на разведку!
Скрип песка. Ближе, ближе.
– Где флаг?
– Здесь, сэр.
– Ладно.
Солнце стоит высоко в голубом небе, его золотистые лучи наполняют колодец, и я парю в них, как цветочная пыльца, невидимый в теплом свете.
– Именем Земли объявляю территорию Марса равно принадлежащей всем нациям!
Что они говорят? Я нежусь в теплом свете солнца, праздный и незримый, золотистый и неутомимый.
– Что там такое?
– Колодец!
– Быть этого не может!
– Точно! Идите сюда.
Я ощущаю приближение теплоты. Над колодцем склоняются три фигуры, и мое холодное дыхание касается их лиц.
– Вот это да-а-а!
– Как ты думаешь, вода хорошая?
– Сейчас проверим.
– Принесите склянку и веревку!
– Сейчас.
Шаги удаляются. Потом приближаются снова. Я жду.
– Опускайте. Полегче, полегче.
Преломленные стеклом блики солнца во мраке колодца. Веревка медленно опускается. Стекло коснулось поверхности, и по воде побежала мягкая рябь. Я медленно плыву вверх.
– Так, готово. Риджент, ты сделаешь анализ?
– Давай.
– Ребята, вы только посмотрите, до чего красиво выложен этот колодец! Интересно, сколько ему лет?
– Кто его знает? Вчера, когда мы приземлились в том городе, Смит уверял, что марсианская цивилизация вымерла добрых десять тысяч лет назад.
– Ну, что там с водой, Риджент?
– Чиста, как слеза. Хочешь попробовать?
Серебряный звон струи в палящем зное.
– Джонс, что с тобой?
– Не знаю. Ни с того ни с сего голова заболела.
– Может быть, от воды?
– Нет, я ее не пил. Я это почувствовал, как только наклонился над колодцем. Сейчас уже лучше.
Теперь мне известно, кто я. Меня зовут Стивен Леонард Джонс, мне 25 лет, я прилетел с планеты Земля и вместе с моими товарищами Риджентом и Шоу стою возле древнего марсианского колодца.
Я рассматриваю свои загорелые, сильные руки. Я смотрю на свои длинные ноги, на свою серебристую форму, на своих товарищей.
– Что с тобой, Джонс? – спрашивают они.
– Все в порядке, – отвечаю я. – Ничего особенного.
Как приятно есть! Тысячи, десятки тысяч лет я не знал этого чувства. Пища приятно обволакивает язык, а вино, которым я запиваю ее, теплом разливается по телу. Я прислушиваюсь к голосам товарищей. Я произношу незнакомые мне слова и все же как-то их понимаю. Я смакую каждый глоток воздуха.
– В чем дело, Джонс?
– А что такое? – спрашиваю я.
– Ты так дышишь, словно простудился, – говорит один из них.
– Наверно, так оно и есть, – отвечаю я.
– Тогда вечером загляни к врачу.
Я киваю – до чего же приятно кивнуть головой! После перерыва в десять тысяч лет приятно делать все. Приятно вдыхать воздух, приятно чувствовать солнце, прогревающее тебя до самых костей, приятно ощущать теплоту собственной плоти, которой ты был так долго лишен, и слышать все звуки четче и яснее, чем из глубины колодца. В упоении я сижу у колодца.
– Очнись, Джонс. Нам пора идти.
– Да, – говорю я, восторженно ощущая, как слово, соскользнув с языка, медленно тает в воздухе.
Риджент стоит у колодца и глядит вниз. Остальные потянулись назад, к серебряному кораблю.
Я чувствую улыбку на своих губах.
– Он очень глубокий, – говорю я.
– Да?
– В нем ждет нечто, когда-то имевшее свое тело, – говорю я и касаюсь его руки.
Корабль – серебряное пламя в дрожащем мареве. Я подхожу к нему. Песок хрустит под ногами. Я ощущаю запах ракеты, оплывающей в полуденном зное.
– Где Риджент? – спрашивает кто-то.
– Я оставил его у колодца, – отвечаю я.
Один из них бежит к колодцу.
Меня начинает знобить. Слабая дрожь, идущая изнутри, постепенно усиливается. Я впервые слышу голос. Он таится во мне – крошечный, испуганный – и молит: «Выпустите меня! Выпустите!» Словно кто-то, затерявшись в лабиринте, носится по коридору, барабанит в двери, умоляет, плачет.
– Риджент в колодце!
Все бросаются к колодцу. Я бегу с ними, но мне трудно. Я болен. Я весь дрожу.
– Наверное, он свалился туда. Джонс, ведь ты был с ним? Ты что-нибудь видел? Джонс! Ты слышишь? Джонс! Что с тобой?
Я падаю на колени, мое тело сотрясается, как в лихорадке.
– Он болен, – говорит один, подхватывая меня. – Ребята, помогите-ка.
– У него солнечный удар.
– Нет! – шепчу я.
Они держат меня, сотрясаемого судорогами, подобными землетрясению, а голос, глубоко спрятанный во мне, рвется наружу: «Вот Джонс, вот я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите!»
Я смотрю вверх, на склонившиеся надо мной фигуры, и мои веки вздрагивают. Они трогают мое запястье.
Сердце в порядке.
Я закрываю глаза. Крик внутри обрывается, дрожь прекратилась. Я вновь свободен, я поднимаюсь вверх, как из холодной глубины колодца.
– Он умер, – говорит кто-то.
– От чего?
– Похоже на шок.
– Но почему шок? – говорю я. Меня зовут Сешенс, у меня энергичные губы, и я капитан этих людей. Я стою среди них и смотрю на распростертое на песке тело. Я хватаюсь за голову.
– Капитан?!
– Ничего. Сейчас пройдет. Резкая боль в голове. Сейчас. Уже все в порядке.
– Давайте уйдем в тень, сэр.
– Да, – говорю я, не сводя глаз с Джонса. – Нам не стоило прилетать сюда. Марс не хочет этого.
Мы несем тело назад, к ракете, и я чувствую, как где-то во мне новый голос молит выпустить его. Он таится в самой глубине моего тела.
На этот раз дрожь начинается гораздо раньше. Мне очень трудно сдерживать этот голос.
– Спрячьтесь в тени, сэр. Вы плохо выглядите.
– Да, – говорю я. – Помогите.
– Что, сэр?
– Я ничего не сказал.
– Вы сказали «помогите».
– Разве я что-то сказал, Мэтьюз?
У меня трясутся руки. Пересохшие губы жадно хватают воздух. Глаза вылезают из орбит. «Не надо! Не надо! Помогите мне! Помогите! Выпустите меня!»
– Не надо, – говорю я.
– Что, сэр?
– Ничего. Я должен освободиться, – говорю я и зажимаю себе рот руками.
– Что с вами, сэр? – кричит Мэтьюз.
– Немедленно все возвращайтесь назад на Землю! – кричу я.
Я достаю пистолет.
Выстрел. Крики оборвались. Я со свистом падаю куда-то в пространство.
Как приятно умирать после десяти тысяч лет ожидания! Как приятно чувствовать прохладу и слабость! Как приятно ощущать, что жизнь горячей струёй покидает тебя и на смену идет спокойное очарование смерти. Но это не может продолжаться долго.
Выстрел.
– Боже, он покончил с собой! – кричу я и, открывая глаза, вижу капитана, лежащего около ракеты. В его окровавленной голове зияет дыра, а глаза широко раскрыты. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до него.
– Глупец. Зачем он это сделал?
Люди испуганы. Они стоят возле двух трупов, оглядываются на марсианские пески и видневшийся вдали колодец, на дне которого покоится Риджент. Они поворачиваются ко мне. Один из них говорит:
– Теперь ты капитан, Мэтьюз.
– Знаю.
– Нас теперь только шестеро.
– Как быстро это случилось!
– Я не хочу быть здесь! Выпустите меня!
Люди вскрикивают. Я уверенно подхожу к ним.
– Послушайте, – говорю я и касаюсь их рук, локтей, плеч.
Мы умолкаем. Теперь мы – одно.
– Нет, нет, нет, нет, нет, нет! – кричат голоса из темниц наших тел.
Мы молча смотрим друг на друга, на наши бледные лица и дрожащие руки. Потом мы все как один поворачиваем голову и обращаем взгляд к колодцу.