– О Господи, – простонал я и, медленно взяв Марка за лацканы пиджака и притянув к себе, выдохнул ему в лицо: – Знаешь, что я думаю? Что ты очень хотел выбраться отсюда, скотина. Поэтому треснул меня по голове, связал, затем взял ребят Финли, приволок их к седану, затолкал внутрь, вывел машину на дорогу, припарковал за какими-нибудь кустами, выключил фары, запер двери и вернулся. Неплохо придумано. Шефу ты сказал, что эти головорезы выпутались из веревок, захватили Шерри и умотали. – Я взглянул на Вилли в лодке. – И что все это произошло, пока ты выбрасывал тело в океан – только не тело Финли.
– Да, это правда! – Марк попытался вырваться, но я крепко в него вцепился. – Ты ничего не сможешь доказать. Я ничего не знаю про Шерри!
– Надо было тебе застрелить меня, Марк, выглядело бы более убедительно. – Я отпустил его. – Картишки-то ты подтасовал. Я не смогу доказать, что Шерри – там, внутри брезента. Избавиться от Шерри – вот что было важнее всего для тебя, не так ли? Никаких улик. Исчезла навсегда. А это значило, что мы сможем тронуться с места. Нам бы пришлось это сделать. Шеф погнался бы за сбежавшей бандой Финли, чтобы вернуть Шерри. Только эта гонка оказалась бы напрасной, потому что Шерри нет нигде. Потому что она на дне, в сорока футах под водой, рядом с маленькой церковью!
Вилли развернул лодку и начал неуклюже и медленно грести назад. Я прикурил сигарету, ветер уносил табачный дым прочь.
– Смешно, что ты решил бросить ее в воду именно здесь. Лучшего места не придумаешь. Если бы шеф узнал, я думаю, ему бы понравилось, что Шерри покоится рядом с бронзовым колоколом в башне. Только причины, по которым ты бросил ее в океан, – все портят, Марк. Ты заляпал грязью то, что могло бы казаться столь прекрасным.
– Ты не скажешь Хэмпхиллу!
– Не знаю. Но догадываюсь, что лучше бы нам всем смотаться. Не знаю.
Вилли, усмехаясь, причалил к берегу.
– Привет, Вилли, – сказал я.
– Здорово, Хэнк. Хорошо мы пристроили мистера Финли, да?
– Конечно, Вилли, конечно.
– Он оказался не таким уж тяжелым, – озадаченно протянул Вилли.
Раздался шорох шагов: кто-то спускался по занесенной песком бетонной лестнице, ведущей вниз по утесу. Я знал, что это спускается Хэмпхилл, потому что слышал, как он всхлипывает от боли.
– Шерри ушла! Шерри исчезла! – стонал он. – Шерри исчезла! – прокричал он, рванувшись к нам с последней ступеньки.
– Исчезла? – наигранно удивился Марк.
– Исчезла! – вскрикнул Вилли. Я промолчал.
– Машины Финли тоже нигде нет. Хэнк, заводи нашу машину, надо догнать их. Они взяли Шерри. – Хэмпхилл увидел лодку. – А это для чего?
– Я попросил Вилли помочь мне с Финли, – засмеялся Марк.
– Да, – подтвердил Вилли. – Плюх, и за борт. Он совсем не тяжелый. Легкий, как перышко.
– Ну и хвастун ты, Вилли. – У Марка дернулась щека. – Эй, Хэнк, иди-ка лучше приготовь машину.
Может, что-то мелькнуло в моих глазах. Хэмпхилл посмотрел сначала на меня, потом на Марка, затем на Вилли и на лодку.
– Где… где ты был, Хэнк? Ты помог погрузить Финли и бросить за борт?
– Нет, я спал. Кто-то ударил меня по голове.
Волоча ноги, Хэмпхилл двинулся вперед по песку.
– Что случилось? – закричал Марк.
– Стой спокойно! – скомандовал Хэмпхилл, засунул руку в один из карманов пальто Марка, затем в другой и вытащил какие-то предметы, блеснувшие в лунном свете.
Браслет и кольцо Шерри.
Лицо шефа исказилось так, что на него было страшно смотреть.
– Так Финли оказался легким, как перышко? Да, Вилли? – глухо сказал Хэмпхилл, невидяще глядя на лодку.
– Да, сэр, – ответил Вилли.
– Что ты собирался делать, Марк? – медленно произнес Хэмпхилл. – Продать браслет и кольцо? – Резким движением он указал на Вилли. – Вилли, хватай его!
Вилли схватил. Марк закричал. Вилли обвил его руками, как удав боа, сжимающий кабана в смертельных объятиях.
– Ступай с ним в воду, Вилли, – сказал Хэмпхилл.
– Да, шеф.
– И возвращайся один.
– Да, шеф.
– Шеф, успокойтесь. Не надо, шеф! – заорал Марк, сопротивляясь изо всех сил.
Вилли двинулся вперед. Первая волна коснулась его ботинок. Затем набежала вторая, мягко окутав ноги Вилли пеной. Марк закричал, и следующая волна обрушилась, загремела, заглушая человеческий крик, поглотив все звуки в ужасном грохоте. Вилли остановился.
– Иди, – приказал Хэмпхилл.
Вилли зашел по колено, глубже, дюйм за дюймом, вода стала доходить ему до живота, до груди. Крики Марка теперь еле доносились, уносимые вдаль ночным ветром.
Хэмпхилл, словно окаменевшее божество, стоял и смотрел на происходящее. Волна обрушилась на Вилли, покрыв его густой белой пеной, которая растаяла, когда Вилли нырнул, не выпуская Марка, и исчез. Шесть волн набежали и обрушились на берег.
Затем из глубин поднялась огромная стена воды и выбросила Вилли, одного, к нашим ногам, Он встал, стряхивая воду с рук.
– Да, шеф.
– Иди наверх к машине и жди там, – приказал Хэмпхилл.
Вилли неуклюже двинулся с места.
Хэмпхилл, прислушиваясь, посмотрел в сторону океана.
– И что вы теперь собираетесь делать? – спросил я.
– Не твое собачье дело.
Шеф двинулся к воде. Я хотел преградить ему дорогу. Но он отпрянул, в руке его оказался пистолет.
– Иди отсюда. Иди в машину, к Вилли. Я должен явиться на божественную обедню, – произнес Хэмпхилл. – И не хочу опаздывать. Иди же, Хэнк.
Он вошел в холодную воду и двинулся вперед. Я стоял и смотрел долго-долго, до тех пор, пока мог видеть высокую шагающую фигуру. Затем набежала большая волна и скрыла все в соленых брызгах, брызгах вечности и одиночества…
Я вскарабкался по утесу к машине, открыл дверь и скользнул на сиденье рядом с Вилли.
– Где шеф? – спросил он.
– Я расскажу тебе все утром, – ответил я.
С Вилли капала вода.
– Слушай, – сказал я и затаил дыхание.
Мы услышали, как волны набегают на берег одна за другой, одна за другой, словно аккорды мощного органа.
– Слышишь их, Вилли? Это Шерри поет сопрано, а шеф – баритоном. Они стоят на церковных хорах, вознося к небесам молитвы во славу Господа. Это настоящее пение, Вилли, послушай, пока есть возможность. Ты никогда не услышишь ничего подобного…
– Я ничего не слышу, – сказал Вилли.
– Бедняга, – отозвался я, завел машину и тронулся с места.
Сахарный череп
На голубых и розовых плитах площади, освещенных утренним солнцем, мелькали тени детей. Сутулый старик, сидевший на бронзовой скамье, возмущенно шипел и поминутно взмахивал руками, покрытыми белыми шрамами. Один из маленьких мексиканских ребятишек держал накидку и деревянную шпагу, другой изображал разъяренного быка.
– Нет, не так! – кричал старый Томас. – Нанеси удар и тут же отклонись назад!
Он вскочил со скамьи и начал показывать мальчишкам, как надо выполнять «веронику». Выпад, удар и отскок.
– Смотрите сюда! Тело движется по этой линии. Понятно?
Детишки кивнули и снова продолжили свою игру, с криками набрасываясь друг на друга и уворачиваясь от воображаемых ударов. Через несколько минут они подбежали к нему и попросили:
– Дедушка, покажи нам свои шрамы.
Старый Томас поднял подол вязаной рубашки и оголил правый бок, в сотый раз демонстрируя им то место, где бык пропорол тело тридцать лет назад. Мальчишки благоговейно прикоснулись к шраму.
– Дедушка, а когда ты сражался с быками?
– Еще до того, как родились ваши мамы, – ответил старик.
По плитам площади застучали каблучки. Мимо прошла молодая испанка. На ней был приталенный габардиновый костюм. Черные волосы блестели, а приподнятый подбородок подчеркивал гордую осанку. Не взглянув на Томаса, она свернула к отелю и взбежала по ступеням широкого крыльца.
Старик смотрел ей вслед. Затаив дыхание, он восхищался ее лодыжками, непорочными и чистыми, как утренний свет. Он восторгался ее черными блестящими локонами. Глаза ласкали упругое девичье тело. Язык пробежал по сморщенным губам – совсем чуть-чуть, едва заметно.